Когда тебя любят

22
18
20
22
24
26
28
30

– Па-па! Ты что? – с явно мешающей говорить мокротой в горле проговорил я. Вблизи я увидел, как блестит его лицо. Какой гладкой и тонкой стала кожа. Без морщин. – Что с тобой? Мы же так старались! Папа! Не может быть! Не может!

Мой голос, как у певца на распеве, становился крепче и звонче.

– Ты не можешь! Ты! Папа! Ты не должен так поступать! Ты же обещал! – кричал я умирающему отцу почти на ухо.

Отец, конечно, пообещать ничего не мог. Но я-то себя в этом убедил! Я не желал его смерти. Но меня в очередной раз ни о чём не спросили. Это уходила его жизнь… И уводила отца его смерть…

– Ты что-то не договорил! Ты что-то хотел ещё сделать! Отец! Отец! Ну скажи! Ну ответь мне что-нибудь! Скажи мне, что я тебе нужен! Папа, я люблю тебя! Отец! Умоляю… Умоляю, не молчи, вставай!

Я наконец прикоснулся губами к влажной щеке отца, обняв его голову руками. Мне было трудно рассмотреть, видит ли он это, открыл ли глаза, потому что мои наполнились слезами. Через мгновение я отпрянул и промокнул глаза большими пальцами. Но лицо отца было без изменений! Это равнодушие умирающего меня отрезвило.

– Неужели тебе не страшно? Отец! Ты не боишься смерти?! Ты понимаешь, что мы можем больше не увидеться? Отче наш! – воспел я – Иже еси на небесех. Да святится Имя твое! Да приидет Царствие твое! Как на небе и на земли!

В ответ – только хрип на вдох и хрип на выдох. Если раньше мне иногда казалось, что отец слушает и слышит меня, просто обдумывает мною сказанное, то теперь ему явно было всё равно. Я подсознательно догадывался, что отец умирает. Что пришёл конец моей мечте… И нашей семье… Но читал дальше: «Хлеб наш насущный, даждь нам днесь! И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим».

Я встал на ноги и тихо сделал несколько шагов назад, не сводя с отца глаз и держа щитом в руках книгу молитв. Моё дыхание стало сдержанным. Накатило ощущение усталости и предрешённости происходящего.

Я стоял и смотрел, как умирает отец. Я не шевелился, если не считать дрожь во всём теле, и наблюдал, как тяжело ему дышится. Вот так жизнь собирает свои пожитки в теле человека и освобождает пространство для воцарения в нём смерти. Вот так, по-предательски, вдруг. Как страшно за этим наблюдать! Словно подсматриваешь за вором, где вор – это жизнь, узнаваемая лишь по шуму дыхания. И вот всё тише и тише. Вор уходит.

Смерть же, в отличие от жизни, более благородна. Если она пришла, то всякий живущий с ней спорить не станет. А ведь мы с отцом целый месяц вели переговоры с жизнью и смертью посредством христианских молитв и аптечных рецептов медицины. Красивые слова. Только одно, бесспорно, не существует без другого.

Священная книга с волшебными стихами не смогла помочь мне выдернуть из огненного горла смерти музыкальную душу отца. Слишком сильными и крепкими оказались леденящие когти болезни, вонзившиеся в его тело когда-то незаметно, и, закостенев окончательно, уже его не отпустили.

В дверь постучали. За стуком последовал звонок.

– Кто там? – двумя прыжками рыси я приблизился к двери. Спасение! Двое в медицинском облачении. От серебристого чемоданчика с алым крестом в белом кружке тянулся шлейф запаха лекарств. Быстрее! Спасите! Почему вы так вальяжны? Хрип отца… Вы что, не видите? Он умирает! Спасите! Капельницу! Что ещё? Эвакуируйте немедленно в больницу! Вдох – хрип. Выдох – хрип. Я не понимаю размеренных движений двух в медицинских одеждах. Пустым кажется серебристый чемоданчик, разместившийся на табурете у койки отца. Всё бессмысленно и вяло. Все перестановки шприца, ампул, ваты, клейкой ленты… У меня кружится голова. Я через раз понимаю манипуляции медиков. Все их действия кажутся мне ленивыми… Неужели вы не видите, что смерть быстрее! Она лучше подготовилась, чем вы! Пустите! Я порываюсь, как мне кажется, спасти отца из оков смерти. Те двое меня останавливают. Не время сейчас для массажа сердца. Ему сделан укол… Какой укол?! Я делал уколы! Перестать повышать голос! Вы слышите мою просьбу? Да, да. Отцу нужен покой… Простите. И что теперь? Не едем в больницу? Вот документы.

– Ждите.

Перед глазами осталось тёмное пятно закрывшейся входной двери квартиры. Фельд-шеры ушли, бросив на ходу: «Ждите»…

«Ждите», – повисло эхом в нашей квартире. Словно кто-то прицелился к добыче и выжидает удобной минуты, чтобы напасть на неё и разделаться с ней. Словно этот кто-то в лице сказавших «ЖДИТЕ» выпустил на охоту стервятников, доселе занятых чем-то другим, а теперь кружащихся у изголовья отца. Как это страшно – не видеть в лицо своего врага! Но кто, увидев смерть, смог её одолеть? Отец дышал тише, но не ровно, прерываясь и опять резко вбирая в лёгкие лекарственный воздух комнаты.

Раньше таких приступов я за ним не наблюдал. Теперь силы покидали его молниеносно. Все мои труды по режимному приёму медикаментов для поддержания жизнедеятельности отца, сестринский уход тёти Таи, моё зазубривание молитв ко всем святым завершали своё чудодейственное влияние. Мои старания по своевременному гигиеническому уходу за отцом тоже, возможно, заканчивались сегодня. Отец умирал.

Живя в этой небольшой комнате, тускло освещаемой люстрой, мы с отцом привыкли к одному сумрачному времени суток – вечернему. Через несколько дней наступал Новый год. И только наш с отцом островок оставался не тронутым предпраздничным настроением.

Понимая всю безысходность событий сегодняшнего дня я, как и прежде, присел на свой матрас, включил ноутбук и запустил «Времена года» Вивальди.