Семен как во сне видел: коренастый спустился с бархана, стал что-то говорить матери, беззвучно шевеля губами, отдал ей ружье и вновь двинулся вверх, к Платонову…
* * *
Очнулся Семен в совершенно темном, сыром помещении. Пахло кизяком и гнилью. Видимо, здесь раньше содержали овец и коз. Лежал Платонов на кошме, под которой шуршала сухая трава. Где он? Что с ним?
Он вспомнил бой, яму, в которой очнулся, потом стервятников в мутном, знойном небе…
У него за спиной скрипнула дверь, в помещение пробился слабый луч света. Платонов обернулся: женщина, которую он встретил утром в незнакомом поселке, подошла к нему, наклонилась. Под мышкой у нее миска с выщербленным краем.
Осторожно приподняв голову раненого, женщина подложила ему подушку, смазала рану какой-то с резким запахом мазью и ушла, не проронив ни слова. Мазь оказалась целебной: боль мало-помалу стала затихать. Семена прошиб пот, и он незаметно уснул.
Проснувшись, увидел в полуоткрытой двери коренастого человека, который сидел, скрестив ноги по-восточному. Коренастый, поплевывая на ладони, вил веревку. Одет он был в красный халат и белую миткалевую рубашку с разрезами на плечах. Красовавшаяся на его голове тюбетейка напоминала лоскут ковра.
“Хорошо, – размыщлял Платонов, – что набрел я на этих людей. Чудо… Какое-то чудо спасло, помогло мне. Если останусь в живых первая моя благодарность им: вот этому мужчине и его матери. Без нее он… Неизвестно как бы поступил он со мною, не будь рядом ее. Хорошо, что увидела меня его мать, а не жена. Жен туркмены не очень-то слушаются…»
Заметив, что Платонов не спит, коренастый отложил в сторону веревку, снял тельпек с тыквы, которая лежала в стороне, и надел себе на голову.
– Ты хорошо знаешь туркменский?
– Чуть-чуть знаю.
– Тогда слушай…
– Чуть-чуть знал…
– Молчать тоже надо уметь, – грубо оборвал его коренастый. Придется лечить тебя. Рану твою нужно вскрывать – загноилась. Будет больно. Мы, конечно, свяжем тебя, но… Смотри, не заори.
– Постараюсь.
– Старайся. Знай, что здесь живут люди, бежавшие от большевиков. Если тебя обнаружат в моем доме – расстреляют. Растерзают меня и мою семью…
– Понимаю, – тихо сказал Платонов. – Все понимаю.
– Ну и хорошо, что понял.
Коренастый собрался было уйти, считая разговор оконченным, но задержался, уловив взгляд Семена.
– Чего тебе?
ebooksa