– Как зовут тебя?
– Как зовут? – коренастый обнажил в улыбке крепкие белые зубы. – Называй меня Джумаклычем.
Уходя, Джумаклыч плотно прикрыл дверь, оставив Семена в темноте, один на один с нелегкими думами. И опять вспоминались ему дом, бойцы, погибшие в том горячем бою у колодца Кырккулан.
Примерно через час после ухода Джумаклыча в клетушку вошла его мать, накормила Платонова свежим чуреком и простоквашей. Тут же в сопровождении мальчугана лет двенадцати или тринадцати появился вновь Джумаклыч.
Платонов понял, – они собрались вскрыть и прочистить ему рану. Руководил “операцией» Джумаклыч. Засучив рукава и не медля ни минуты, он приступил к делу. Вначале он крепко связал ноги Платонова, взвалив на них тяжеленный чувал с зерном.
– Свет, – коротко приказал он мальчугану.
Тот чиркнул cпичкой и зажег керосиновую лампу. Женщина принялась аккуратно промывать рану теплой водой из кумгана. Джумаклыч извлек из ножен клинок и… Семен закрыл глаза и до боли в скулах сжал зубы. “Главное, – думал он, – не закричать. Черт с нею, с рукою. Без руки прожить можно…»
Платонов не видел, что делает с его плечом Джумаклыч, но по тому как орудовал он кинжалом, какая адская боль обжигала тело, ему казалось: вот-вот отрежут руку. Хотелось закричать что есть мочи: “Уйдите!.. Уйдите ко всем чертям! Оставьте мою руку в покое!..». Но “хирурги» предусмотрительно перевязали ему рот платком. Платонов хрипел, корчился от боли…
Всякий раз, открыв глаза, он видел близко-близко над собою озабоченное потное лицо Джумаклыча. Слышал, как он шепотом отдавал помощникам какие-то команды, но смысла их не понимал, сознание уплывало куда-то…
Закончив операцию (Семену показалось, что она продолжалась целую вечность), Джумаклыч приложил к ране все ту же мазь из деревянной миски. Женщина забинтовала плечо. Джумаклыч и мальчик, поднатужившись, убрали чувал с зерном.
Более суток Платонов пролежал почти не шевелясь. Боль постепенно утихла, но во всем он ощущал такую слабость, что казалось, не в состоянии был сделать и шага. Пожилая женщина время от времени приносила семену пищу: то миску супа, то молока, то свежего, с хрустящей корочкой чурека.
Зашел как-то и Джумаклыч.
– Как дела, урус?
– Ничего, – сказал Платонов. – Поправляюсь…
– Аллах даст, выздоровеешь.
Платонов понимал, что коренастого гложут какие-то свои заботы и невеселые мысли. Джумаклыч-кумли, человек песков, а эти люди, полагал Платонов, должны быть склонны к разговорам. У них естественная потребность поговорить, излить душу, так как собеседник для них – редкость. Но Джумаклыч не соответствовал этим представлениям, – угловатый какой-то, угрюмый, он таинственно и многозначительно молчал.
– Джумаклыч, – обратился к нему Семен.
Джумаклыч обернулся и, вскинув бровь, молча спросил: “Говори, что нужно?».
– Я хотел спросить… Почему ты здесь?.. Почему сбежал от “большевиков? Богатства у тебя нет. По рукам твоим вижу, что человек ты работящий, не из баев. Бояться тебе нечего было.
– Спасая честь, уйдешь, куда угодно, – буркнул Джумаклыч.