Поклажа для Инера

– Давай посмотрю!

– Потом, когда поедим… Ничего страшного, – пробормотал я. – Просто забылся, сильно дернул рукой. Не беспокойся.

Но лицо Айнабат оставалось озабоченно-виноватым и, пока мы завтракали, она нет-нет да и посматривала на мое лицо. Как только я выпил последнюю пиалу, женщина решительно встала и молча, но так же решительно, осмотрела мои раны. Повязку на голове больше накладывать не стала, а плечо, обмыв, опять обложила распаренными травами и тщательно перебинтовала. И опять я, широко раздувая ноздри, впитывал тонкий, еле уловимый запах ее тела, опять перед глазами – нежно-смуглая шея и плавный овал щеки, припухлые губы, которые Айнабат слегка выпячивала от усердия, опять волнистые волосы ее щекотали мне кожу, опять шумело в голове, опять все плыло и качалось перед глазами – нет, ничего не изменилось, не перебороть мне себя, не избавиться от сладкого наваждения, имя которому Айнабат. Она, видимо, почувствовала мое состояние – несколько раз пытливо и настороженно глянула мне в глаза, нахмурилась. Быстро закончила перевязку, быстро собралась в путь.

Я ехал, чуть приотстав от нее и согласен был ехать так всю жизнь, лишь бы Айнабат была рядом… “Что же делать? Как быть? Еще день – два, и она уйдет от меня. Навсегда». От этой мысли мне стало и больно, и страшно, и тоскливо. Надо попытать счастье еще раз. Она уже не такая, как в начале пути. Поймет». Знал, что поймет, уверен был, потому что теперь разгадал Айнабат – очень скромную и нежную, с характером мягким, послушным, верную любимому мужу. Именно такой, еще не зная ее, видел в мечтах женщину, которую мог бы полюбить.

Слегка стегнув коня, я поравнялся с ней.

– Айнабат… – начал, но горло перехватило. Она искоса взглянула на мое лицо и опустила голову.

– Не надо, – попросила тихо. Покраснела. И еще ниже опустила голову. – Прошу, Максут, не надо.

– Айнабат, я хотел только спросить… хотел сказать… – быстро, не соображая, что говорю, начал я, но она мягко перебила:

– Я знаю, что ты все время думал обо мне. Даже после того… под Тедженом, думал, как сейчас думаешь, – голос ее дрогнул, но она овладела собой. Помолчав, продолжала уже спокойно, тоном, каким говорят взрослые с обиженными детьми. – Если бы мне надо было выходить замуж, лучше тебя и не сыскать. Но мне еще не время открывать дверь в чужой дом, дом моего мужа. Мне надо очень многое выплакать… Не обижайся, Максут, за прямоту, но я не хочу ни тебя, ни себя связывать словом.

Я набычился, засопел; Айнабат слегка коснулась моей руки пальцами, огорчилась:

– Ну, вот и рассердился… – Неглубоко, но горестно вздохнула. – Что поделать, если я еще в прошлом, а не в будущем. Хотя… – она невесело усмехнулась. – Это прошлое, кажется, начинает удаляться от меня, – и, перехватив мой удивленный взгляд, спросила серьезно. – Знаешь, что мне сегодня снилось?

– Твой муж, – не задумываясь, решительно ответил я.

– Верно, – она слегка растерялась. – Как ты догадался?– Но ответа, кажется, ждать и не собиралась. Глаза ее затуманились, стали печальными. – Вижу я, будто сидим мы с ним на каком-то бархане, похожем на тот, что рядом с нашим домом. Мы на нем играли в детстве, – начала рассказывать она. – Муж ласкает меня и так мне хорошо, такая я счастливая, какой никогда наяву не была… Вдруг бархан раскололся прямо между нами, – глаза Айнабат наполнились ужасом. – Я оказалась на одной стороне, он – на другой. А трещина между нами растет, растет, да быстро так, что пока я металась, не зная, что делать, образовалась широкая и глубокая пропасть. Я кричу: “Прыгай ко мне, прыгай же!». Он приготовился и, казалось, вот-вот с силой оттолкнется и перепрыгнет ко мне. Но он почему-то не прыгнул. И удаляется, удаляется… Скоро и та часть бархана, на которой он стоял, и сам он совсем скрылись из виду. И так мне жутко, так горько, так одиноко стало. Умерла бы, только вижу – летит оттуда, где он исчез, какая-то белая птица. Что за птица – непонятно. Ближе, ближе, крупней, крупней. Гляжу, а птица на него похожа. Я зову ее, руки к ней протягиваю – не подлетает, кружит в отдалении. И вдруг та часть бархана, на которой стояла я, плавно двинулась, поплыла – такое впечатление, будто кто-то поднял ее и понес на спине – в другую сторону… И вижу, на высоком холме люди какие-то. Всмотрелась. Узнала среди них сначала Арнагельды ага, потом того русского командира, потом Ахмед ага. Улыбается, усы свои подстриженные поглаживает, на меня смотрит, а стоит он – с кем бы, ты думаешь? Рядом с моим отцом и братьями, а среди них – ты! Я удивилась как ты оказался среди нашей родни?.. Все вдруг начали отделяться от тебя, отодвигаться, отплывать, пока совсем не растаяли, исчезли. И остался ты один… Ну, что скажешь? – И снова сбоку посмотрела на меня.

– Хороший сон, – я хмыкнул. – Если только не придумала его.

Она оскорбленно вскинула голову, смерила меня уничтожающим взглядом. За весь день мы больше не обмолвились ни словом, думая каждый о своем.

К вечеру мы выбрались на такыр, за которым начинались села Хивинского оазиса… Земли Хивы…

* * *

Возвращался я из Хивы, когда осенние дожди иссякли и установились зимние холода, покрыв землю тонким, легким, готовым в любую минуту исчезнуть снегом.

В Тахта-Базар приехал утром, сразу же после подъема отряда. И, не откладывая, отправился в штаб к Арнагельды ага.

Рассказал ему подробно о случившемся на дороге, о смерти Ахмед майыла, о его друге Халыке, рассказал еще как близкие с благодарностью приняли Айнабат и меня.