Арнагельды слушал, не перебивая. Узнав, что нет в живых Ахмеда ага помрачнел, задумался. Наверное, в этот миг он вспомнил тот эпизод, связанный с Ахмедом-майылом…
Я достал из хурджуна и выложил на стол папаху с широким верхом, затем хивинский халат, и, наконец, узелок с джугарой и соль.
– Вот, родственники Айнабат прислали вам, – и добавил, стыдясь, что подарки такие скромные. – Хорошо еще, что я вспомнил про ваш наказ и намекнул. Могли бы и этого не дать.
А сам уже решил, что если Арнагельды будет недоволен, отдам ему впридачу еще хивинский халат, который подарили мне родственники Айнабат. Он внимательно осмотрел вещи и задумался.
Долго не отводил от этих вещей глаз, стоял, как будто читая из них какие-то тайные мысли. Потом посмотрел на меня потеплевшим взглядом.
– Спасибо, Максут. Вижу дело с Ахмедом выполнили добросовестно. А потом, увидев мои вопрашающие, не понимающие глаза, Арнагельды ага объяснил, какой смысл вкладывали в эти вещи.
Хивинский халат и такая шапка с широким верхом утверждали своей своеобразностью, что мы были именно в Хиве, не в каком другом месте. Такие папахи и такие халаты в наших краях не носят. Они были характерны только хивинским туркменам. А соль и джугара знак того, что родители получили свою дочь в целости и сохранности.
Так, с помощью вещей в старину часто разговаривали умные люди между собой, и расстояние не было помехой.
Арнагельды тоже, оказывается, использовал этот древний, теперь уже почти забытый тайный язык.
Я схватил хурджун и чуть ли не выскочил на улицу, смутившись и испугавшись неожиданной мысли. И хоть мысль эта была нелепа разве мог бы я отдать Айнабат кому-нибудь, кроме ее родственников?! -Но все же она мелькнула: “Вот бы влип я, если б дал Ахмеду-майылу уговорить себя и оставил бы Айнабат в Теджене, а вместо скромных подтверждений подарил бы коня. Командир сразу раскрыл бы мой обман и тогда… Ох и досталось бы мне от Арнагельды ага. Врагу даже такого не пожелаю».
БЕЛЫЙ КОНЬ
Гёроглы*
I
…И вновь на вершине холма, вдали, у самого горизонта, вырастает, словно из-под земли, Гырат, конь стального цвета, с гордой статью; и вновь холм становится похож на юрту, где царят достаток и благополучие, с лошадью у коновязи; и вновь я всматриваюсь, пытаюсь понять, наяву это происходит или только в моем воображении, вслушиваюсь и, кажется, улавливаю едва различимый постук копыт, и тогда сердце начинает биться в такт с этими знакомыми и все же такими неожиданными каждый раз и влекущими звуками…
А может быть, я просто заворожен красотой, не могу привыкнуть к ней?
В самом деле, когда Гырат с разметавшейся на ветру гривой будто летит по воздуху, на него нельзя налюбоваться. Копыта высекают искры, земля и облака глухо дрожат. Удивительный это конь – где бы он ни появился, все вокруг озаряется каким-то новым чудесным светом. Так, молодая невеста, впервые вошедшая в дом жениха, одним своим видом подчеркивает особую, доселе неизвестную прелесть обстановки жилища.
И опять я всматриваюсь и вижу, как конь стального цвета, рассекая грудью травы на широком зеленом лугу, словно бы разбивает морские волны, вздымая каскад искрящихся на солнце брызг. Наконец, Гырат выходит из воды и продолжает свой бег или полет, или парение, вот так, как сейчас, стремительно оставляя за собой гору за горой, долину за долиной, – а я все вслушиваюсь в то приближающийся, то удаляющийся дробный топот копыт, и мне постепенно начинает казаться, что я лечу вместе с ним, этим необыкновенным конем…
В воздухе пахло землей – верный признак наступившей весны! Небо над аулом то затягивалось серой пеленой, то вновь прояснялось, пока, наконец, огромные вислые тучи не принесли долгожданный дождь. Он обрушился яростно, подхлестываемый порывами сырого ветра, и земля жадно впитывала, поглощала влагу, столь необходимую ей для жизни и обновления.