Сердце бройлера

22
18
20
22
24
26
28
30

Как третий, – оторопело подумал Суэтин, – неужели третий – вот так?

– Не зайдет, не спросит: папа, может, вам желательно чего? Третий год лежу, и ничего мне не надо. Позавчера думал: всё, помру. Опять не забрала.

Суэтин подумал: как странно, отец, в общем-то интеллигентный человек, учитель географии, не только в мыслях, а даже в словах скатился чуть ли не на самый низший уровень мыслей и слов. Что это я, смерть надо встречать просто, ведь проще ее ничего нет.

– Оно и хорошо, – продолжал с подобием улыбки отец. – С тобой свиделись. Жаль, мать не привез. Мы-то с ней в Венгрии еще познакомились. Я начальником штаба был. Помню, иду как-то вечером, а она на крылечке сидит. Вот тогда она и приглянулась мне. Эх, пил тогда! После войны. В войну-то особо нечего было. Да и как не пить? Столько горя вокруг… Ну, да ладно. А она-то боится, что ли, меня? У меня уж и сил не будет дать ей в морду…

Суэтин невольно отодвинулся от отца, так как подумал, что тот говорит о матери, но потом понял, что у того есть более важный предмет для рассуждений – смерть.

– …да и желания. Это молодых да здоровых ей остерегаться надо… Три года вот это окно!.. А у всех свои дела, у одного меня ничего, ни-че… – и вновь засипело у него в груди.

– Ты хоть телевизор-то смотришь?

– Да не вижу я! Слушаю, когда громко включают. Я хоккей больше люблю. Николая Озерова. Концерты люблю. Софью Ротару… Они оба веселые.

Отец взял Суэтина за руку большой ладонью не учителя-географа первой половины своей жизни, а плотника – второй, и попробовал встать.

– Фу ты, Женя, посади-ка меня. Взопрел весь.

Суэтин усадил его. В дверях молча возникла Нина.

– Это что там за человек? – скосил отец глаза.

– Это я, папа.

Он накренился набок. Суэтин поправил его, за спину подложил подушку.

– Хорошо?

– Хорошо-то хорошо, плохо не скажешь. Да и хорошо не бывает плохо.

Слабые руки все-таки не удержали его, и он вновь повалился на спину.

– Ой! В костреце больно.

Суэтин с Ниной уложили его.

– Ксения где? – спросил отец.