– Спит мама, – ответила сноха. – Слаба она.
– А я силен! – хихикнул отец. – И борд… бодр… бодрствую!
– Вот видишь, какой он, – сказала Нина тихо, – измучалась я с ним. Он же тяжеленный. А у меня уж и у самой-то сил никаких. Спина отнимается. Саму бы кто тягал по двору. А свекровь сама божий одуванчик, ветром носит. Сейчас-то он еще ничего, а весной был… А на двор вздумается, так… А-ай! – махнула она рукой.
И все, что она не сказала еще, сказали красные опухшие глаза. Много сказали. И ничего злого. От злого другой цвет у глаз. Пепельный.
– И врач говорит: болезнь моя идет в независимости от никакой пропорции, – вдруг ясно, без сипения произнес отец.
– Папа, хочешь конфетки? Я привез разных…
– Спасибо тебе, Нина, спасибо, родная, – вырвалось у Суэтина за столом. Нина положила свою теплую руку поверх его руки и сказала только : «Чего уж там…»
***
– Ну, и как там наш отец? – спросила Анна Петровна. – Козликом всё? Хорохорится? Раз не приехал.
Глаза ее поблескивали, но в них был и вопрос.
– Почти что никак, – сказал Суэтин.
Он хотел скрыть от матери то, что смерть уже занесла свою ногу в дом отца, а значит, и в их дом, но не смог, и рассказал все, как оно было: неприглядно, страшно и безжалостно.
– Лежит небритый, немытый, забытый! – вырвались напоследок богатые рифмы жизни. Где ты, Леша Гурьянов?
Анна Петровна впервые видела его таким жестким и осунувшимся. Он не обвинял ни ее, ни себя, но в словах его, тоне и еще сильнее в опущенных глазах были гнев и боль.
11. Диполь чувств
Страстного человека страсти и погубят, ибо сколько страстями он ни насыщается – они его не насыщают. Они его в конце концов раздерут на две части и вместо спокойного поля души будет диполь из противоположных зарядов. И в одной части будет в чистом виде ненависть, а в другой – любовь. Спасти такого человека может разве что другой такой же разодранный страстями несчастный. Встретятся они – притянутся друг к другу, соединятся и будут в блаженном покое недоумевать, как это иных раздирают страсти, – если встретятся.
По старинному русскому обычаю молодые на свадебном пиру обязаны некоторое время находиться в шубах. Лучше, конечно, когда пир приходится на зиму, а если в июле – приходится попотеть. Да за ради любимого, за ради обычая, за ради людей – чего не сделаешь!
Иван приодел Настю в горностая, а сам был в медвежьей шубе до пола.
– Пара – зашибись! – раз семь произнес Гремибасов.
– Князь! Молодая княгиня! – восклицал Гурьянов. Знал бы кто, сколько кошек грызли его сердце!