Экзистенциализм. Период становления

22
18
20
22
24
26
28
30

Так вот, небольшая литература об Унамуно. Об Унамуно я не знаю ни одной хорошей монографии в России. Но я знаю ряд хороших статей. Несколько исследовательниц. В основном дам: Гараджа и Зыкова.

Сами книги Унамуно. Ну, я начну со сборника двух его философских трактатов, я их зачитал до дыр. Итак, Мигель де Унамуно, «О трагическом чувстве жизни у людей и народов». Какое название программное! И вторая концептуальная работа – «Агония христианства». Совершенно не о том, о чем вы сразу подумали. Две эти важные работы в одном издании: Москва, 1997 год. Иллюстрирована книга очень удачно работами Пикассо. Стоит не дорого и еще встречается в магазинах. Купи/́те – не пожалеете, прекрасная книга! Вторая важнейшая книга (начну не с художественных произведений, а как бы научных; повторяю, что его философские трактаты эссеистичны, художественны, а его художественные произведения наполнены философскими идеями, как и у большинства героев этого курса, поэтому эти разделения очень условны, но тем не менее): замечательный сборник (очень дорого стоящий, из серии «Литературные памятники», дерут по 700–800 рублей за книжку) называется «Житие Дон Кихота и Санчо…». Поставьте многоточие, потому что полное название книги огромное. Название в духе XVII века, многоэтажное. Книга ценна тем, что в ней его ранние и поздние статьи о Дон Кихоте, стихи, эссе; и можно увидеть, как меняются взгляды Унамуно на Дон Кихота. Дон Кихот – центральная фигура в его творчестве, даже свою философию он называл кихотизмом. Это фактически зеркало развития всего учения Унамуно, все, что он написал о Дон Кихоте. Можете себе пометить: Петербург, 2002.

Теперь художественные сочинения. «Святой Ману-эль Добрый, мученик», Мигель де Унамуно (СПб., 2000). Здесь ряд повестей, романов, новелл. Такой ценный сборник. Кстати, первый роман, который я упомянул, «Мир среди войны», здесь тоже есть.

Еще один сборник повестей Унамуно. Называется «Авель Санчес» и «Тетя Туле» (М., 2000). Унамуно здесь соединяет библейский архетип, сюжет, сами имена: Авель и Каин. Это роман о зависти, роман о вражде двух друзей. Сюжет из Библии, нечто вечное, а с другой стороны, современность: конфликт художника и ученого. Здесь есть что-то напоминающее «Сто лет одиночества» Маркеса, например. Какие-то вечные темы, библейские архетипы, сюжеты, но при этом такой реализм по внешности, на поверхности. Это замечательно у Унамуно получается.

И еще, когда я только начинал знакомство с Унамуно, много лет назад, еще толком не читал ничего из него, у меня был сборник стихов ХХ века. Я тогда работал ночным сторожем и устраивал себе своего рода ночной праздник поэзии. Мне подарила знакомая на день рождения книгу, в которой были представлены равномерно все страны мира: Европа, Азия, Америка, Африка; в каждой стране по два-три поэта; каждого поэта по два-три стихотворения. И я устраивал себе такую роскошь. Когда все уходили из охраняемого мною строительного управления в центре Москвы, на Тверском бульваре, и я оставался на ночь один, я говорил: «Сегодня ночью отправлюсь… допустим, там, на Филиппины». Открываю Филиппины и читаю их поэтов вслух. Завтра – на Мадагаскар. И там Испания, конечно, тоже была. Испания была представлена тремя-четырьмя поэтами, Лоркой, конечно. Но среди них был и Унамуно. Там были два его стихотворения, которые сразу поразили меня в самое сердце. Это было в 1994 году. Сейчас у меня нет с собой этой книги: я дал ее почитать подруге, и она забыла вернуть. Но мне скачали из Интернета те мои товарищи, которые, в отличие от меня, им пользуются, небольшой и драгоценный сборник стихов Унамуно. И, наверное, самое время зачитать два эпиграфа: те самые два удивительных стихотворения. Мне кажется, они настолько божественные, что могут быть эпиграфами к сегодняшней лекции.

Я скоро буду сослан в память. В былое буду выслан я. В пустыне прошлого, друзья, Мой след ищите под песками. У смерти выскользнув из рук, Умру, уйдя от смертной боли: Ведь я всерьез был жизнью болен, А жизнь – смертельнейший недуг. Но и уже сотлевший в прах, Уже сочтенный вами дважды И трижды мертвым я однажды Затрепещу у вас в руках. Читая эту книгу, ты берешь Меня. И если – дрожь по коже, То знай, читатель: это тоже Тебя моя колотит дрожь.

Комментировать не хочется. Это сгусток боли, мысль о жизни как о трагедии, парадоксе жизни и смерти: все сказано в нескольких строчках.

Ну и второе стихотворение, которого не нашлось в Интернете, поэтому я восстановлю его по памяти. Простите, если допущу неточности: за 17 лет что-то мог забыть. Стихотворение еще более поразительное, еще более парадоксальное. Называется оно весьма характерно – «Молитва атеиста».

Господь несуществующий! Услышь В своем небытии мои моленья: Ведь Ты всегда подаришь утешенье И кроткой ложью рану исцелишь. Когда нисходит в мир ночная тишь И мысль вступает с вымыслом в боренье, Надеждою отгонишь Ты сомненье, Свое величье сказкой подтвердишь. Ты так велик, что миру не вместить Величья твоего. Ты – лишь идея, А я за это мукою своею, Своим страданьем обречен платить. Бог выдуман. Будь ты реален, Боже, Тогда б и сам я был реален тоже.

Это настолько глубоко и прекрасно, что не хотел бы комментировать.

Вот что такое Унамуно. Быть может, у вас тоже возникнет желание прочитать не только его философские трактаты, но и стихи после этого. Пару его стихотворений я, может быть, еще прочитаю сегодня по ходу дела, если успею. Но с этих вот двух хорошо было начинать. Они сразу вводят нас в самую сердцевину переживаний дона Мигеля.

Как всегда, сначала биография. Жизнь Унамуно делится ровно пополам XX веком. Он родился 1864 году, за 36 лет до ХХ века, а умер 31 декабря 1936-го, в последний день этого года. Можно сказать, добровольно ушел из жизни. Но об этом позже. Так что даты его жизни легко запомнить: 1864–1936; по 36 лет он провел в каждом из этих столетий, столь враждебных друг другу. Возможно, это отчасти объясняет его надрывную парадоксальность.

Интересно, что хотя дон Мигель де Унамуно всю жизнь считал себя испанцем и постоянно рефлексировал над тем, что значит быть испанцем, что такое испанскость и так далее, родился-то он баском, в Стране басков, в городе Бильбао, столице. Малая его родина – Страна басков, большая – Испания.

Судя по приставкам «дон» и «де», он был из дворянской семьи, но не богатой. В детстве он был очень религиозен, семья у него была очень религиозная. Но потом он прошел через период изучения (в духе времени) науки, естествознания, увлекся, как многие тогда, позитивизмом, Спенсером, – и его религия дала сильные трещины.

Будучи студентом, он утратил веру. Учился он в Мадридском университете. Написал диссертацию по истории как раз басков и стал преподавателем древних языков. А потом он получил кафедру, и вся его дальнейшая жизнь будет связана с Саламанкой. Как вы, разумеется, знаете, Саламанка – это то же самое, что и Болонья для Италии, Оксфорд и Кембридж для Англии, Сорбонна для Франции. Саламанка – это старейший, самый почтенный университет Испании. И иногда, если вы встретите в книгах (или, например, в поэзии Мандельштама) фразу «философ из Саламанки», речь непременно идет о доне Мигеле де Унамуно. Саламанка и Унамуно стали просто чем-то неразделимым. Потому что вначале он будет много лет заведовать кафедрой древних языков, потом много лет и ректором. «Философ из Саламанки», да, его так называли.

Я не буду подробно излагатть всю жизнь дона Мигеля. Он много путешествовал по Европе. Унамуно был очень счастлив в браке: в 1891 году женился на девушке Кармен Лиссараге, родом из Герники, которую разбомбили франкисты впоследствии и которую запечатлел Пикассо на самой своей известной картине. Было восемь детей.

В годы своей юности Умануно очень увлекается социализмом и даже анархизмом. Увлекся идеями Бакунина и Лассаля. Потом он несколько охладеет к анархизму и социализму, но анархические идеи и ценности социальной справедливости и вольнодумного бунтарства останутся у него навсегда. И в девяностые годы он уже начинает очень много писать. Об этом я скажу чуть дальше.

Чтобы глубже проникнуть в его внутреннюю жизнь, должен непременно сообщить вам вот что. В 1897 году происходят страшные и роковые события в жизни великого испанца. Мы уже знаем, что очень многие экзистенциалисты проходили через глубокие, часто «внешневнутренние» трагедии и катастрофы. (Все внутреннее, как правило, обусловлено внешним, и наоборот.) Но вот происходит страшная трагедия. У Унамуно умирает от менингита его самый любимый сын. И вот отсюда тема смерти, которая стала главной и определяющей в его творчестве. И отсюда начинается возвращение к религии, но уже другое, выстраданное и мучительное. Если в детстве он был некритически религиозен, потом некритически нерелигиозен, сейчас уже начинается экзистенциальная пронзительная религиозность, мысли о смерти, бессмертии, Боге, каре, о шаткости и беспомощности человека, в общем-то, входит тема трагического в его творчество. Потеря сына – важное событие, такое же, как в жизни Кьеркегора расставание с любимой. Тема смерти станет для него неотступной и центральной, как вы уже наверняка и сами почувствовали по двум стихотворениям, которые я привел в начале.

Если еще говорить об идейных влияниях, воспринятых Унамуно, то мы увидим тот джентльменский список имен, которые теперь будут у нас все время. Сам Унамуно называл себя «испанским Паскалем и братом Кьеркегора». Много говорящее самоназвание, да? Кьеркегор был к тому времени незаслуженно забыт, и обращение Унамуно к Кьеркегору было одной из первых ласточек, знаменующих возвращение Кьеркегора в европейскую культуру. Унамуно очень ценил Кьеркегора, также он очень ценил и Паскаля. На него оказал определенное влияние и Ницше. Но… еще есть одна специфическая испанская традиция, я только укажу на нее, потому что не сильно в ней разбираюсь, но позже мы поговорим об этом, если будет время. Это очень сильная традиция испанского мистицизма. Испания дала ряд великих католических мистиков: Тереза Авильская, Хуан (Иоанн) де ла Крус. И все эти средневековые мистики повлияли на Унамуно. Конечно, повлиял и немецкий романтизм.

С девяностых годов Унамуно начинает активно писать во всех жанрах: стихи, эссе, статьи, новеллы, выходит его первый роман. Я не буду много говорить о нем как о литераторе. Я все-таки не литературовед. У меня очень обзорный рассказ. Но еще раз могу сказать, что он очень ориентировался на Толстого. Изобрел новый жанр в прозе, что-то среднее между новеллой и романом – ниволла.

Что было характерным для Унамуно как для прозаика? Как и у Толстого – жгучий интерес к потоку сознания, такой феноменологический взгляд на человека, такой взгляд изнутри. Его интересуют, как и Толстого (вспомните, например, «Севастопольские рассказы»), не большие события, как одна армия пошла на другую, а то, что происходило с отдельными людьми, что в этот момент творится в головах отдельных людей, как они все это чувствуют, как интимно переживают. Взгляд на человека изнутри ситуации. То, что впервые в России началось еще в «Севастопольских рассказах» Льва Николаевича, то же начинается и у Унамуно. Он очень любит соединять вечные сюжеты с внешним реализмом, переносит вечные темы в сегодняшний день. Он был великим писателем, поэтом… Но это мы оставим в стороне. И, чтобы это проиллюстрировать, пожалуй, прочитаю еще пару его маленьких стихотворений. Унамуно как поэт, надеюсь, вас восхитит так же, как и меня. Итак.

Синеву зенита выгрызли моторы. Знать, железных песен подоспел черед. Молча умирают лебеди, которым Невдомек, что в небе захлебнется скоро Лебединой песней гордый самолет.

Это стихотворение вызывает у меня сильные ассоциации, знаете с чем? С «Сорокоустом», помните, знаменитой поэмой Есенина, где он говорит о том, как состязаются поезд и лошадь. Безнадежная гонка между уходящей жизнью и наступающей индустриальной бездушной машиной, уничтожающей все живое. Кстати, эта лошадь… Стихотворение посвящено Махно, которому Есенин вполне сочувствовал, считают исследователи. Анархистское народное движение, обреченное, которое попадает под каток государства. Тут очень много различных ассоциаций: технический прогресс, бездушная цивилизация, которая уничтожает все живое, основы жизни и так далее. Только у Есенина это стихотворение «Сорокоуст» про поезд и лошадь, а здесь лебеди и самолет. Но о том же самом.