Экзистенциализм. Возраст зрелости

22
18
20
22
24
26
28
30

Но прежде, чем я начну говорить о его личности и жизни, я хочу сделать маленькое отступление. Для меня всегда, как для историка, по крайней мере наполовину историка, наполовину философа, очень важна одна тема в истории философии, я и старался эту тему по мере возможности проводить и в этом курсе – философия как свидетельница. Философия не только как попытка говорить о вечном, но и, как говорил Гегель, душа культуры, как выражение чего-то важного и сущностного в нашей современности.

И вот тут я хочу позволить себе маленькое отступление. Я часто сравниваю современную философию с разбитым зеркалом. Культура распадается, и философия распадается на множество осколочков, кусочков, отражает разными гранями распад этой культуры. И одна из главных особенностей нашего времени – это чудовищная степень отчуждения, одиночества, разобщения, неспособности к диалогу. На всех уровнях, начиная от экзистенциального одиночества человека в большом городе, который боится всех вокруг, который больше коммуницирует, да простят мне это слово в таком контексте, с телевизором, нежели с людьми, и кончая тем, что Самюэль Хантингтон назвал бы «конфликтом цивилизаций». То есть на всех уровнях война всех против всех, отчуждение, непонимание, немота, глухота, одиночество. Это диагноз XX века. Один из диагнозов, но очень фундаментальный.

Но, как говорил все тот же Гегель, «сова Минервы вылетает в сумерки». Там, где сгущается тьма этого одиночества, там философия реагирует интенсивными размышлениями о возможности диалога. Сама отчаянная ситуация нашей эпохи, XX, а теперь уже XXI века, порождает как реакцию колоссальные усилия многих мыслителей размышлять на тему человека как существа, способного все же к пониманию, способного к диалогу, способному к встрече. Именно потому, что само это понимание, сама эта встреча стали в высшей степени проблемными, проблематичными. И рождается, например, Михаил Бахтин в России, рождаются герменевтика, тот же Гадамер или Рикер. Потом еще Хабермас. И рождается Марсель, и рождается Бубер. Вот только некоторые имена философов, которые поставили тему диалога, встречи, способности человека к пониманию, способности услышать другого, преодолеть пропасти.

И я позволю себе, начиная разговор о биографии Бубера, сказать, что Бубер родился, жил и существовал на двух великих исторических разломах. Его судьбу пропахали два тектонических разлома XX века, что глубоко не случайно, что человек, переживший эти два разлома, поставил вопрос о диалоге в центр своей философии. Что это за два разлома? Бубер – еврей по рождению, по самоощущению не просто еврей, а хасид, мистик, иудей. Но при этом человек, который провел огромную часть жизни в Австро-Венгрии, учился в Германии, писал диссертацию о немецкой мистике. Вот первый разлом – евреи и немцы. Его два родных языка – это еврейский и немецкий. Вы сами понимаете, что стоит за этой парой – евреи и немцы. Мы знаем Холокост, мы знаем Вторую мировую войну, мы знаем миллионы убитых в концлагерях. То есть Бубер, который считал и немецкий, и еврейский одинаково родными языками, который сделал одной из главных задач в своей жизни – связать христиан и иудеев, не эклектически, не поверхностно, а как-то сущностно, глубинно, на уровне фундаментального диалога. Он прошел через этот великий разлом.

И второй великий разлом, на который приходится вторая половина его длинной жизни, продолжается и сегодня – это евреи и арабы. Мы сами знаем, насколько это кровоточащая рана на Ближнем Востоке. И вторая половина жизни Бубера связана с Израилем. Тут все понятно, вечная война: Израиль (евреи) и арабы. И Бубер пытается встать над этим конфликтом, пытается навести мосты и здесь. То есть два самых страшных, если не говорить о личностном уровне, а об уровне социальном, национальном, культурном – это два величайших конфликта XX века: немцы и евреи, евреи и арабы. По Буберу проехались оба конфликта, и мне кажется здесь глубокая связь его философии, его личной судьбы и судьбы человечества в XX веке. Ну а теперь, после всех этих необходимых вступлений, я скажу очень коротко о его жизни с упором на важные детали в его биографии.

Мордехай, или Мартин (в немецкой транскрипции), Бубер родился в 1878 году в очень богатой и интеллигентной еврейской семье в Вене, и вся его юность связана с Австро-Венгрией. У него был замечательный дед Соломон Бубер, собиратель еврейских рукописей, филолог, мыслитель, деятель Хаскалы (то есть еврейского Просвещения).

Но начало жизни нашего героя очень напоминает, я бы даже сказал – подозрительно напоминает, начало жизни Марселя. Опять потеря матери, тоже в три-четыре года. Только она не умерла, но фактически для ребенка умерла – его родители развелись. Мать Элиза оставила его отца Карла Бубера вместе с ребенком и уехала в Россию, влюбившись в русского революционера-народовольца, чтобы принять участие в революционной борьбе. В следующий раз он ее встретит, когда ему будет уже 33 года. Он сам уже будет отцом. То есть вот эта тема – разлука, встреча и невстреча, она онтологична для его философии и жизни.

Воспитывал его дед Соломон, и детство его проходило в Галиции, подо Львовом, в Буковине. Именно этот регион был родиной хасидизма, мистического течения в иудаизме. И с детства начинается увлечение Бубера хасидами. В 26 лет он прочитает изречение основателя хасидизма о рвении и ежедневном внутреннем обновлении благочестивого человека и на пять лет оставит свою политическую и журналистскую деятельность, удалится в уединение размышлять над хасидскими мистическими текстами, переживет обновление и преображение… Я не буду сильно уходить в эту область, все-таки я не религиовед и не гебраист, то есть специалист по евреям и иудаизму.

Интерес к хасидизму у Бубера был в крови. И впоследствии в своем творчестве он совместит лучшее, что было в мистической традиции хасидизма, и нечто противоположное – идущее от деда Соломона влияние Хаскалы, Просвещения.

Он учился в польской школе, где учились вместе польские и еврейские дети. И он рассказывал, что, когда начинался урок, входил ксёндз, все вставали; поляки молились, а евреи молчали. Никто их не обижал, не призывал к погрому евреев, но сама эта дистанция, пишет Бубер, когда одни молятся, а другие стоят и молчат, очень поразила его сердце с детства. И эта тема разобщенности, отчужденности, отделенности стала одним из самых сильных воспоминаний детства.

Затем еще один важный эпизод жизни нашего героя, который много о нем говорит, описан в работе «Проблема человека». Когда Буберу было 14 лет, как он пишет, он начал всерьез задумываться над философскими вопросами. И его страшно мучил один вопрос, который и меня часто мучил, и, наверно, всех вас как-то касался. Это вопрос о конечности и бесконечности мира во времени и пространстве. Бубер пишет, что пытался представить себе конечный мир – и не мог; пытался представить бесконечный мир – и тоже не мог. И все время переходил из одной крайности к другой, и уже думал, что сейчас сойдет с ума, и даже, чтобы этого избежать, хотел покончить с собой. Представьте себе это. Четырнадцатилетний ребенок с живым воображением, который пытается разрешить вопрос о конечности и бесконечности мира, и чувствует, что начинает сходить с ума! Но тут ему попались в руки «Пролегомены» Канта, и тогда удалось сохранить и ум и жизнь. Как вы знаете, Кант переводит вопрос о времени и пространстве в другую плоскость. Он говорит, что время и пространство это вообще не что-то объективное – это априорные формы чувственности. Я не буду излагать учение Канта, думаю, все его знают хотя бы чуть-чуть. То есть все здесь характерно. Четырнадцатилетний ребенок, мучаемый вопросами о конечности и бесконечности мира и который опять же, как не всякий из нас, в четырнадцать лет уже читал Канта. Все это много говорит о нем.

Поскольку его родители были богаты, то есть отец и дед, он позволил себе учиться не ради денег, а ради знаний. Он получает блестящее образование, учится в нескольких университетах Германии, Австрии, изучает искусство, историю, философию. И защищает диссертацию. Надо сказать, что учителя у него были, прямо скажем, мягко говоря, неплохие: Вильгельм Дильтей и Георг Зиммель! Я думаю, что эти имена вызывают у нас с вами зависть. И научным руководителем его диссертации был как раз Георг Зиммель. О чем он пишет диссертацию? Он увлекся мистикой в христианстве. Он занимается много Мейстером Экхартом, Франциском Ассизским и Николаем Кузанским. А диссертация его посвящена Якобу Бёме – величайшему протестантскому мистику.

В эти же годы в нем усиливается интерес к хасидизму и вообще к традиции еврейской религии и культуры. Интересно, хоть и не хочется на этом застревать, так как Бубер не был по преимуществу политическим или социальным философом, что он связывается с появляющимся в XX веке сионистским движением, движением за права евреев, за возвращение евреев в Палестину, но он занимает в этом движении крайне оригинальное место. Впоследствии он сформулирует свою позицию как антинационалистический сионизм. Вдумайтесь, словосочетание довольно шокирующее. То есть, с одной стороны, огромный интерес к теме возрождения традиций еврейской культуры и религии и создания еврейского очага в Святой земле. Он был редактором и основателем журнала Der Jude с 1916 по 1924 год, писал статьи на различные социальные и педагогические темы. С другой стороны, Бубер по своим социальным взглядам был одним из великих философов-анархистов. Он был очень близко дружен с крупнейшим немецким анархокоммунистом Густавом Ландауэром, и на него огромное влияние оказал Кропоткин. Бубер считал важнейшим влиянием на себя в социальном смысле мысли Петра Алексеевича. Это не главное у Бубера, но я не откажу себе в удовольствии это констатировать.

Что интересно – немного забегая вперед – в буберовском подходе к проблеме сионизма, что также, кстати, является одной из причин, по которой его, при всех его невероятных заслугах и популярности в мире и при том, что он – самый великий из еврейских философов ХХ века, ужасно не любят в нынешнем официальном Израиле и пытаются замалчивать. Бубер от начала и до конца был категорическим противником создания государства Израиль. Он говорил – и, как мы знаем, он оказался совершенно прав, – что в рамках логики государственности решение проблемы взаимодействия евреев и арабов невозможно. Создание еврейского государства (с отторжением миллионов арабов и их дискриминацией) – это вечная война. Единственный выход лежит по ту сторону государства! Создание арабо-еврейской федерации общин в Святой земле – вот выход, который он отстаивал. Как мы знаем, его не послушали, но тем не менее. То есть Бубер был убежден, что создание еврейского государства, отдельного от арабов, сегрегация арабов, миллионы беженцев и так далее – это вечная война. Поэтому решить эту проблему можно только какими-то иными, асимметричными логике этатизма, государственничества путями.

Пойдем дальше. Он влюбляется и женится на еврейской журналистке и художнице Пауле Винкер. Он испытал огромное влияние Ницще. Также сильное влияние на его мысль оказали Достоевский и особенно Кьеркегор: идеей непосредственного диалога человека с Богом, образом рыцаря веры, призывом найти себя прежде, чем вступать в диалог. Вообще, он очень много чем увлекался и знал больше десяти языков, многие в совершенстве. Он говорил, что у него три родных языка: любимый – греческий, о вере он размышлял на иврите, а о философии – на немецком. То есть такой абсолютный эрудит-полиглот. И вся его жизнь – это попытка навести мосты между культурами.

В 1922–1923 году выходит самая известная его книга. Он много прекрасных книг написал в своей жизни, но эта книга является абсолютной вершиной, шедевром, жемчужиной. Я безумно вам советую ее прочитать и надеюсь побудить вас к этому. Это фактически философская поэма или мистический текст, очень медитативный: «Я и Ты». В основном в этой лекции я буду говорить о ней. Имейте в виду, что, когда вы начнете ее читать, нужен особый настрой. Ее надо читать не рассудком, а как бы «отключив мозги» и отдаваясь потоку музыки, как Дао Дэ Дзин или какие-нибудь лучшие вещи Ницше. Это именно философская лирика в прозе, и это надо иметь в виду, не пытаться понять каждое слово, а опираться на течение сердца.

В 1923 году Бубер занимает кафедру гебраистики во Франкфуртском университете. Но, как вы понимаете, пришел Гитлер – и Буберу надо было уносить ноги. До 1936 года он жил в Германии, хотя, естественно, был без работы и подвергался преследованиям. В 1936 году он перебирается с женой в Швейцарию, а потом, с 1938 года, живет в Израиле. (Хотя Израиль еще не создан, так что, скажем так, в Палестине.) То есть с 1938 года его жизнь связана с тем местом, которое через десять лет станет государством Израиль. Он преподает в Иерусалимском университете, пишет книгу за книгой. К основным направлениям его деятельности относятся, во-первых, все-таки философские работы. Он – религиозный философ, мистик. Исследования хасидизма, целый ряд книг о хасидах, стихи, статьи и лекции, роман.

И другое важнейшее дело его жизни. В начале двадцатых годов он, совместно с другим крупнейшим мыслителем, Розенцвейгом, берется за титанический труд, который, если угодно, должен был как раз навести мосты между христианами и евреями: это перевод с арамейского на немецкий Ветхого Завета. Розенцвейг скоро умирает, а Бубер посвящает работе сорок лет, огромный период своей огромной жизни. К началу шестидесятых он завершает этот титанический труд.

Его известность в мире была колоссальна. Его раз восемь выдвигали на Нобелевскую премию по литературе (в том числе два раза – сам Герман Гессе!) и примерно столько же раз выдвигали на Нобелевскую премию мира. Хотя и не дали. Он получил много разных других почетнейших премий, в том числе Государственную премию Израиля. И даже два года был первым (!) президентом Академии наук Израиля. Много и успешно выступал с лекциями во всем мире, в том числе в Америке. Такая насыщенная, долгая, интересная жизнь.

Достаточно о его биографии. Два слова по поводу его хасидизма. Я прямо скажу, что не силен в еврейской мистике. Могу только сказать, что всем, кто интересуется, очень советую прочитать книгу «Хасидские истории». У него есть и другие книги о хасидах, еще не переведенные на русский. Хасидизм Бубер выражал так: суть хасидизма – в том, что Бога можно встретить в каждой вещи и достичь его каждым чистым поступком.