Экзистенциализм. Возраст зрелости

То есть мысль о присутствии Бога, о встрече человека с Богом – центральная мысль хасидизма, и она станет центральной мыслью философии Бубера.

Прежде чем я начну говорить о его философии, я позволю себе еще одно отступление. Это очень глубокая тема – давайте вспомним о том, что я говорил в самом начале нашего курса, на лекции о романтизме, – тема Другого, тема диалога и его возможности. И у нас все время неизбежно присутствует образ Сократа. Он присутствовал в связи с Кьеркегором и в связи с Марселем, когда мы говорили о неосократизме, и он появляется в связи с Бубером.

Если мы с вами одинаковые, диалог невозможен и не нужен. Диалог между тождественным невозможен. Если мы с вами абсолютно разные, то диалог тоже не нужен и невозможен, потому что у нас нет ничего общего. Давайте еще раз вспомним мысль Ореги-и-Гассета: нельзя смотреть на мир анонимным зрачком. Каждый из нас неповторим, но есть что-то глубинное, что нас связывает, делает близкими и интересными друг для друга.

Смотрите, в чем во многом маразм современного мира. В том, что есть две стратегии, и обе они отвратительные. Первая – нетерпимость, вторая – терпимость. Нетерпимость, основанная на фанатизме и ненависти, догматизме и партийности, говорит: у меня вся истина! «У меня» – не важно у кого, у большевика, фашиста, мусульманина, христианина, немца или китайца. Вся истина у меня в кармане. А вы все будете, как я, ходить по пятницам в мечеть или по воскресеньям в костел, читать «Капитал» Маркса или Mein Kampf Гитлера. Это монолог, это нетерпимость.

Есть и вторая позиция. Основанная не на фанатизме и ненависти, а на безразличии и отчужденном высокомерном эгоцентризме. Ее любят либералы. Она кажется лучше, но мне она почти так же отвратительна, как первая. Это либеральная терпимость, которая говорит, ну черт с тобой, ладно. Ты – китаец, я – немец, ладно, будь китайцем. Я – христианин, ты – мусульманин, ладно, будь мусульманином. Но мне до тебя нет дела! В первом случае один ведет подавляющий монолог, который всех стремится подвести под один знаменатель. Во втором случае – множество изолированных монологов. Мое христианство в том, что я хожу по воскресеньям смотреть на распятие, твой ислам в том, что ты по пятницам совершаешь соответствующие процедуры в мечети. И мне до тебя нет дела. Когда я слышу слово «терпимость», мне сразу, естественно, приходит в голову – дом терпимости и всякие другие соответствующие ассоциации и коннотации. Вместо одного все-подавляющего тоталитарного диалога – тысячи монологов тысяч одиноких и чужих людей. Немец с немцами, мусульманин с мусульманами, христианин с христианами, еврей с евреями, большевик с большевиками.

Но ведь есть третья позиция. Сократовская позиция, романтическая позиция, буберовская позиция. Это позиция диалога! Я очень люблю эту историю, и я, может, уже приводил ее в рамках нашего спецкурса. Я так ее люблю, что еще раз приведу. Вот небезызвестный Франц Кафка. У него было сложно с разными идентичностями. Он был еврей, жил в Праге, в Австро-Венгерской империи, одно время увлекался анархизмом, интересовался сионизмом. Его спросили: «Как ты относишься к сионизму, к анархизму?» На что Кафка ответил парадоксально. Как, помните историю с Христом, «побить камнями или не побить?», а Христос дал ответ неожиданный, не в логике побить – не побить. Как, помните, «кто без греха, пусть бросит в нее камень». Так же глубоко и остроумно, как Иисус, и даже глубже ответил и Кафка. Его спрашивают: «Как ты относишься к сионизму, к анархизму?» (В смысле: скажи нам свое credo. Чьих ты будешь?) А он отвечал: «Я не знаю, как я отношусь к сионизму, к анархизму; я не знаю, как я отношусь сам к себе». То есть смотрите, ответ – не на уровне поверхностных и партийных «-измов», не на уровне Буквы, а на уровне Духа.

То есть подлинный диалог может состояться только на уровне Духа. Не на уровне готовых, безличных, штампованных и догматичных ответов, а на уровне переживания общих вопросов и вечных тайн! Подлинный диалог возможен только между различными, но у которых в глубине мы обнаруживаем нечто созвучное. Это очень важно. Пока мы на поверхности – мечеть, костел, русский, немецкий, вся истина у меня, вся истина у тебя, – мы никогда не договоримся. Мы даже не услышим и не увидим друг друга! Мы будем или терпимыми, или нетерпимыми. Подлинный диалог возможен на каком-то другом уровне – на уровне сократовском. Ты – это ты, я – это я, ты мне интересен, а в конечном счете все об одном. Об одном, но по-разному. Вот что такое диалог. Это очень важно. Это некая третья логика. Она отрицает как нетерпимость, так и терпимость. Это крайне ценно.

И Бубер идет именно по этому пути. Он не говорит: Я еврей, и вся истина у меня, у моих хасидов, а вы – христиане, вы мне чужие, вы мне враждебны и неинтересны! Нет, он говорит: Вы мне интересны! Вы христиане, но мне христианство интересно именно потому, что оно другое. Мы с вами не можем договориться на поверхности, но мы можем договориться в глубине. Не на уровне Буквы, а на уровне Духа. Не на уровне экуменической эклектики, где десять религий свалены в кучу и получено что-то среднее, постмодернистское, а на каком-то более глубоком уровне встречи и понимания.

Вот такое вступление я хочу позволить себе, чтобы было понятно, что то, о чем говорит Бубер, бесконечно важно.

Теперь давайте я два слова скажу о его книге «Проблема человека», используя ее как введение, и еще три слова на тему «Я и Ты».

Итак, начнем с «Проблемы человека». Это курс лекций, который Бубер читал в Иерусалимском университете в тридцатые годы; издано в сороковые. Здесь, понятно, речь идет о проблеме человека, взгляд на него с древности до современности.

И первая важная мысль, которую Бубер здесь высказывает, очень дорогая мне мысль, с которой я начал наш курс и логично будет ею же закончить. Я на первой лекции уже приводил ее и сейчас позволю себе ее напомнить. Бубер говорит, что самопознание человека развивается не поступательно, не линейно, не непрерывно, а рывками, дискретно. То есть, как он говорит, есть периоды обустроенности, есть периоды бездомности. То есть бывают периоды в истории – и огромные, – когда проблема человека не ставится. Когда человек для себя не есть проблема. Человек растворен в чем-то большем, высшем, не важно – полис, космос, Божий мир, еще что-то. И такие периоды порождают таких философов, как Аристотель, Фома Аквинский, Спиноза и Гегель. Это периоды экзистенциальной обустроенности. Повторяю, человек тогда не есть вопрос, человек определяется через нечто большее. В полисе человек определяется как zoon politikon, политическое животное через полис или еще через что-то.

Но есть периоды, говорит Бубер, когда мир рушится, когда человек оказывается один, подставлен всем ветрам. Такой великой эпохой была эпоха крушения Античности, и она породила великого Августина. Прямо по Сартру, голый человек на голой земле, – это как о Сартре, так и об Августине. То есть все стало проблематично. Как сказал святой Августин, «тайна великая есть человек». Старый мир рухнул, новый не появился, и вот Августин вопрошает: «А кто я? А зачем я? Откуда я взялся?» Это экзистенциалист за полторы тысячи лет до экзистенциалистов.

Такая же эпоха бездомности, говорит Бубер, наступает с Паскалем. Он очень много пишет здесь о Паскале, о его ужасе перед молчанием бесконечных пространств… И Бубер констатирует, что эпоха экзистенциальной бездомности наступила и в XX веке. Он очень подробно разбирает три темы, связанные с крушением органических основ общества, когда рухнуло традиционное общество – большая семья, традиционная мораль и религия, органические связи между людьми, община. Он говорит о демонизме техники, демонизме экономики и демонизме бюрократии. Три огромные силы: экономика, рынок, техника, вышедшие из-под контроля, и государство, бюрократия – манипулируют беззащитным человеком. Старые структуры, в которых человек был укоренен, рухнули. Возникают какие-то эрзацы – партии, профсоюзы, – но они не могут заменить человеку того, чем была для него большая семья или община. И человек оказался под вопросом. Вот это первая очень красивая и очень важная буберовская мысль об эпохе обустроенности и эпохе бездомности. Он разбирает в ней Августина, Фейербаха, Паскаля, Спинозу, также очень подробно – двух современных ему философов и их разрешение проблемы человека – Макса Шелера и Мартина Хайдеггера.

Предпоследнее, что я хочу об этой книге сказать. В связи с XX веком Бубер говорит о двух стратегиях решения проблемы человека, и обе они, по Буберу, негодные. Это то, от чего он отталкивается. Одну он называет индивидуализм, а вторую – коллективизм. Вот антитеза индивидуализм – коллективизм. Индивидуализм, по Буберу, обособляет человека, отделяет его от всего остального. Человек рассматривается в своей атомизированности. Но человек-атом – это не весь человек. Фактически, индивидуализм берет только часть человека. И, говорит Бубер, если индивидуализм рассматривает не целостного человека, а только его часть, то коллективизм рассматривает человека как часть чего-то большего. Коллективизм не видит проблемы человека, он глух к экзистенциальным запросам личности, он растворяет человека в социуме, например в массах. То есть индивидуализм обособляет человека, а коллективизм растворяет его, и оба промахиваются мимо человека.

А что же тогда такое человек для Бубера, если он не атом, не частица и не функция общества? Тут Бубер ухватывается за одну мысль одного, прямо скажем, не самого блестящего и оригинального философа XIX века, которого еще по инерции, так как Маркс на него опирался, проходят до сих пор в наших (пост)советских институтах, но, я думаю, рано или поздно выбросят, так как это наследие и пережиток марксизма. Философ не самый великий, но заслуживающий быть упомянутым – Людвиг Фейербах. Все, я думаю, о нем слышали, все что-то о нем знают. И у Фейербаха есть одна блестящая мысль. Он даже сам не понял, насколько он глубокую мысль высказал. А Бубер за нее ухватился. Фейербах написал: человек это всегда не «Я», а «Я плюс Ты». Человек не может быть понят в обособленности, он всегда нуждается в другом. Через это, как вы знаете, Фейербах строит свою концепцию религии. Он считает, что «Ты» – это как раз Бог, абсолютный собеседник. У Фейербаха эта мысль о Я и Ты не развита, она у него просто так брошена, как жемчужина, а Бубер из нее сделал все далекоидущие выводы.

То есть предварительно можно сказать, что, по Буберу, человек – не функция общества, не атом, а человек есть связь. Человек может быть понят через свое соотнесение с чем-то. Это очень важно. Человек всегда: Я плюс Ты. И через это мы с вами выходим на, собственно, главную работу Бубера, о которой я обещался говорить. Это «Я и Ты».

Здесь я буду говорить очень быстро и скорее указывать на то, о чем мы говорили на сегодняшней первой паре. Поэтому я буду сверхкраток. Несколько основных тезисов и примеров.

В чем одна из главных особенностей человека? И сила, и слабость. Я не раз уже говорил в нашем курсе, что это можно понимать как трагедию, а можно понимать как удачу. Природа гармонична, а человек негармоничен. Природа самотождественна, человек несамотождествен – то, что Сартр обозначил формулой: «существование предшествует сущности». Человек не есть то, что он есть, и так далее. Так вот, что очень важно. Животные, говорит Бубер, никогда не отделяют себя от своих состояний, от своих поступков. Это как раз и есть часть гармонии животных. Кошка – это прыжок кошки. Собака – это любовь собаки к ее хозяину. То есть животное все целиком, самотождественно и гармонично, присутствует в своих действиях. А человек, говорит Бубер (и не он один! Макс Шелер еще говорил и другие!), способен к дистанцированию, он может дистанцировать себя от своих состояний. Это огромная возможность, но это и огромная опасность. То есть я могу отделить какие-то свои аспекты, свои состояния, свои поступки, свои отношения от самого себя. Я могу дистанцироваться от ситуации. Кошка не может, собака не может, дерево не может – а я могу. Это позволяет, сами понимаете, очень многое, делает меня хозяином мира. Но это же чревато отчуждением. Это дисгармония.

По Буберу, человек в своей жизни «произносит два основных слова», как он это поэтически называет. Оглядываясь все время на предыдущую лекцию о Марселе, можно сказать, что есть два модуса человеческого существования или два основополагающих слова, по Буберу. Первое – это «Я-Ты», и второе – это «Я-Оно». Обратите внимание, Бубер говорит, что никогда нельзя просто быть «Я»! Человек всегда находится в связи, он всегда связь: или «Я-Оно» или «Я-Ты». Не может быть «Я» отдельно от «Оно» или от «Ты». На самом деле, когда Бубер говорит о двух словах или двух модусах, фактически он говорит то же самое или почти то же самое, о чем я рассказывал на предыдущей паре. То есть эти два основополагающих слова, как вы, конечно, уже догадались, это и есть марселевские «иметь» или «быть». Или подлинное – неподлинное, отчужденное – неотчужденное существование. Два способа отношения человека к миру. Только Бубер называет это «Я-Ты» и «Я-Оно». (С одной стороны, я делаю сейчас нечто чудовищное. А именно: я перелагаю высокую поэзию Бубера на схематичный язык пошлой прозы! Но, с другой стороны, после лекции о Марселе – да и всего нашего курса, – полагаю, вам будет несложно почувствовать, о чем идет речь в поэме Бубера.)