— Сергей, не в службу, а в дружбу, вызови Раю. Она ведь у вас на учете. Понимаешь? И послушай ее. Может быть, выдумаешь что-нибудь и насчет Севки Кашина. Он тоже не учится и не работает.
4
Говоря откровенно, Кашин-старший был рад, что дело складывается именно так. Севка отбился от рук, и с ним трудно было сладить. Так к чему тогда лишние хлопоты? Сын вырос. Рано или поздно он уйдет из семьи — это факт. У него своя судьба, свои дороги. Надеяться же на благодарность и помощь под старость все равно нечего. Севка не из тех, кто помнит добро. Да и не нужно им с Татей никакой помощи. Как-нибудь уж сами позаботятся о себе. Так что скатертью дорога. К тому же армия — вообще наилучший выход. Служить в ней — почетно. При случае даже можно сказать: «Сын? В армии, охраняет границу». А вернется — любая работа или институт к его услугам. Демобилизованных и уважают и любят. Если же и после не сумеет устроиться в жизни, пускай пеняет на себя — к взрослым нянек не приставляют.
Примирилась с этим и Татьяна Тимофеевна. Бесконечные неприятности, что приносил Севка, утомляли ее, усложняли жизнь. За него было стыдно перед знакомыми. Слухи о Севиных похождениях уже дошли до парткома. И если Димин не давал пока делу ход, то, видимо, потому, что в них была замешана Рая, которая, кстати, поспешила поступить на завод табельщицей. Потому все это было до поры до времени. Тем более, Димин уже недвусмысленно предупреждал Кашина. А за беседами и предупреждениями, если они повторяются, неизбежно грядет что-то большее. И не хватало еще, чтобы после всего, что было, на голову Никиты Никитича свалилось Севино дело.
В день его отъезда встали на рассвете. И хотя Татьяна Тимофеевна готовилась к отъезду сына заранее, оказалось, что забыли упаковать чемодан. Пришлось собираться наспех. В повестке точно было указано, что Севка должен иметь при себе. Но Татьяна Тимофеевна, чувствуя вину перед сыном, принялась суетливо укладывать и белье, и галстуки, и носки, и свертки со снедью. Она даже принесла новый, сшитый к майским праздникам костюм. Однако Севка, который желчно наблюдал за ней, издевательски рассмеялся, и мать, обиженная, застыла над раскрытым чемоданом, прижав костюм к груди.
Наконец чемодан упаковали и молча сели за стол. Ели, не поднимая глаз от тарелок, пока Татьяна Тимофеевна не всхлипнула как-то по-детски, взахлёб, и не закрыла ладонью глаза. Полный подбородок ее задрожал, из-под ладони по щекам потекли слезы.
— Кого мы хороним? — с отчаянием пробормотала она.
Положив вилку, Кашин заиграл желваками.
— Меня,— сказал Севка.— Не бойся, мама, меня… У людей, мама, три заботы: себя сохранить, работать поменьше и побольше получать. Да еще разве слава… Так что нормально всё…
— Ты еще дерзишь, щенок! — прорвало Кашина, но он сдержался и снова принялся за еду.— Давайте быстрее!..
Он спешил на завод (нынешний день был очень важным) и потому мог проводить сына лишь до автобусной остановки.
Взяв чемодан, Кашин вышел из дому первым, но, сообразив, что могут встретиться знакомые, подождал жену, Севку и зашагал с ними обок.
— Надеюсь, вернешься оттуда человеком,— пошел он на примирение.— Смотри! Из армии одна дорога — в люди. Для этого немного потребно. Слушайся старших и выполняй устав.
Прощаясь, Севка нехотя подставил ему щеку, быстро взял чемодан и поднялся за матерью в автобус.
На завод Кашин пришел с ощущением: что-то изменилось к лучшему, и можно действовать смелей. После заседания бюро он избегал встречаться с Шарупичем. Теперь же, обходя цех, независимо прошел мимо плавильной печи и с достоинством отсалютовал рукой. В том, что программа сегодня будет выполнена, также не сомневался: цех уже несколько недель работал по графику семичасового дня.
Однако Кашину сейчас нужен был не обычный успех. И прежде всего потому, что нынешний день по традиции будет обязательно фигурировать в официальных документах. Кроме того, Кашин привык проявлять себя, любил быть на виду, красоваться.
Накачав Алексеева, он крупно поговорил с начальниками участков и, выбрав место около крайней вагранки, откуда его могли видеть из плавильного, формовочного и стержневого отделений, собственной персоной простоял там с заложенными за спину руками, пока не прогудел гудок.
Домой он вернулся довольным. Ключи у него всегда были с собой, и он, тихонько открыв дверь, на цыпочках прошел в столовую.
— Поздравляй, Татя! — нагрянул он неожиданно.— Сто сорок восемь процентов перешибли. Как пить дать. А что с Севой?
Татьяна Тимофеевна в халате и тапочках лежала на тахте и курила. Рядом стояла пепельница — фарфоровый заяц, грызущий капустный лист.
ebooksa