— Через два месяца буду защищать дипломный проект. Инженером стану, мама,— похвастался он.— Первым инженером среди Шарупичей. Были в нашем роду и пастухи, и хлеборобы, и рабочие, а инженеров не было. Я первый…
— Ты, сынок,— обрадованно, перейдя на шепот, согласилась Арина.— Иди отдохни. Снова ведь в третью идти. Неужто нельзя хоть в первой работать?
— А зачем? Какая же это практика, если проходить ее в келейных условиях? Чтобы понять, скажем, что ручки в формовочной машине несподручно размещены, надо, мама, на ней все семь часов проработать — и в первой, и во второй, и в третьей сменах. Тогда только инженером станешь.
— Рае тоже сегодня помогать будешь?..
— Буду.
— Иди, прошу, отдохни…
Зная, что она ревнует его, Евген послушно пошел в другую комнату.
Арина опять склонилась над рубашкой, чувствуя щекой солнечное тепло. «Как-то он, интересно, держит себя там?» — подумала она о муже и попробовала представить зал, где сейчас находился Михал. Но представила лишь то, что видела когда-то на снимке в газете,— трибуну, докладчика, стол президиума, ложи — и все.
Михал пришел усталый, голодный. Раздевшись, долго умывался, поглядывая на Арину, ожидавшую с полотенцем через плечо в дверях. Шарупичи обычно ели в кухне, и, умывшись, Михал сразу направился туда.
— Давай что-нибудь, мать, да поскорей,— попросил он, немного порозовевший.— Там, как перерыв, все в буфет. А я-то деньги забыл. У тебя есть сегодня что-нибудь фундаментальное?
— Садись, садись! — улыбнулась Арина.— Вам, мужчинам, если мяса не дашь, так и не накормишь. Может и Евгена позвать, чтобы по одному не кормить? Надоедает, поди, подавать да убирать.
— Это верно, мать, насчет мяса ты в курсе дела. Молоко, например,— вообще вроде проводника в желудке…
Хлебая щи, Михал украдкой подмигивал сыну и нарочно молчал, ожидая, когда жена не выдержит, попросит: «Ну, чего там? Рассказывай!» Но она неожиданно, чем-то очень обрадованная, заулыбалась и стала рассказывать сама.
Несмотря на несчастье с Лёдей, Арина все становилась спокойнее, меньше ахала и реже останавливала своих, когда те слишком расходились. Начала проявляться и еще одна черточка ее натуры. Оказывается, переимчивая, она замечала смешное в людях и отлично передавала это.
— Комличиха приходила огурцов с рассолом просить,— сказала она и, вдруг изменив голос, льстиво затараторила: — «Аринка ты моя дорогая! Ах, сестрица моя любая. А кто ж мне даст, если не ты? Ей-богу, сестра родная, да и всё тут».
Это было так похоже, что Михал и Евген захохотали. Довольная Арина застеснялась и тут же попросила:
— Ну, как ты, Миша? Что у вас там нового? Расскажи.
Михал захохотал еще громче.
— С этого бы и начинала. А то Комличиха, рассол!.. Сегодня, мать, доклад слушали. Важный доклад — о Лёде нашей.
— Начал уже!