— А вот это, обратите внимание, документация… Строительство нового конвейера в формовочном придется начинать, не откладывая. Он нужен, как воздух. Если что, с Алексеевым не церемоньтесь, ибо я, когда вернусь, буду взыскивать с вас.
— В отношении конвейера я кое-что наметила,— беззаботно, как показалось Кашину, сказала Дора, но лоб ее впервые прорезала морщинка.
— И вообще, чаще заглядывайте в план организационно-технических мероприятий. Там все главное. Вот он!
— Буду брать пример с вас, хотя и имею свои планы…
Дору заметно угнетали наставления Кашина, и она, чувствуя въедливую нарочитость его опеки, поскорее старалась избавиться от нее.
— Я с этим делопроизводством знакома, Никита Никитич,— добавила Дора, уже открыто давая понять, что насквозь видит его.
Это вконец озлило Кашина.
— Вы что, полагаете — нам не придется больше работать вместе? — окрысился он.— Напрасно!..
Он поборол себя, чтобы не стукнуть кулаком по столу, не начать браниться, и, понимая, что теперь из кабинета первому придется выходить ему, а не ей, что она будет ждать этого, тяжело поднялся. Окончательно окрепло намерение пройти в цех и подогнать кое-кого с заявлением — пусть потом пеняет сама на себя.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Солнце щедро лилось в окна. Оно уже грело. Арине сдалось, что и стекла, которые солнце пронизывает, должны быть теплыми. Она подошла к окну и потрогала рукой. Но стекло почему-то оказалось холодным.
Хотелось скорее увидеть мужа, обо всем расспросить Как оно там? В своей наивной искренности Михал и теперь, когда кое-как все же уладилось в семье, был способен казнить себя и пойти бог весть на что.
Стараясь убить время, Арина села штопать Евгенову рубашку. Как-то получалось так, что она только провожала да встречала своих: в школу — из школы, в институт — из института, на завод — с завода. И все торопилась. Хлопотала и переживала больше, чем те, кого доводилось провожать или встречать. Они, если и волновались, то обычно за себя, Арина же за всех. И чаще всего одна, одна.
Годы брали свое. Врачи посоветовали ей носить очки, но Арина и слушать не хотела: казалось, что если согласится — значит примирится со старостью, а это, в свою очередь, значило, что предоставит своих самим себе. Она не сразу попала ниткой в ушко иголки, нашла в шкатулке наперсток и принялась штопать.
За этой работой на Арину незаметно нисходило привычное спокойствие. И тогда Евгену все в ней было мило: и как она сидит, задумавшись, и как штопает, натянув ткань на грибок, и как перекусывает нитку зубами. Он очень любил мать такой.
Бросив чертить, Евген поставил доску к стене, посмотрел на нее, как на картину, и, потягиваясь, подошел к матери.
— Весна скоро, мама.
— Да, сынок,— подтвердила она и протянула ему иголку с ниткой.— На продень!..
Втянув нитку, Евген склонился над матерью и губами дотронулся до пробора на голове. Вспомнил, как в детстве любил запах ее волос, и, чтобы ощутить его сильнее, льнул к ней.
ebooksa