– Она сто лет висела у Одри на стене рядом с туалетом, – раздражённо огрызнулся Бен. – Я думаю, мои руки она уж как-нибудь выдержит.
– Лара сказала, что нашла вторую в цирке Фрагонара. – Эта информация вызывала у Барроу ещё большее оживление, по мнению Бена, неуместное, учитывая исчезновение Лары. – Я давно хотел её увидеть.
– Это там за Ларой гнались? – Бен положил картину обратно на стол и устало опёрся на него. – Вам это не кажется странным? Она случайно натыкается на картину, которую больше никто не видел, а потом пропадает? Где вообще находится цирк Фрагонара?
– Рядом с Марэ.
Бен схватил куртку.
– Пойдёмте. – Эспрессо помог ему встряхнуться, но глаза щипало, и про себя он мечтал рухнуть в кровать. Но тем не менее с отдыхом придётся подождать.
– Вот. – Гастон вручил ему толстую стопку рукописных заметок. – Мы нашли это на Лариной кровати в отеле.
– Что это?
– Лара перевела третий дневник. Возможно, тебе стоит прочитать перевод всех трёх дневников, прежде чем говорить, что не веришь во всё это. Она верила.
9 июня 1925 года
Хотя я сама предложила Эмилю нарисовать Эсме, я замерла как вкопанная, увидев их вместе. Он улыбался, и это ощущалось как маленькое предательство. Но чего я ожидала? Что ему будет неприятно проводить время с моей сестрой? Конечно, я не была так наивна.
Когда я шла к трапеции, на губах Эсме появилась ироничная улыбка. Для портрета она позировала в камзоле в чёрно-золотую полоску, короткополом спереди, но с длинными фалдами, золотых шортах и чулках в лёгкую сетку. На эскизе Эмиль заштриховал её бёдра, чтобы подчеркнуть рисунок чулок. Невзирая на все мои попытки не смотреть на них, я чувствовала, что чулкам моей сестры уделяется слишком много внимания.
Я схватила Испанскую Паутину и полезла вверх, но передумала и спустилась. Я довела до совершенства свой штопор, в котором могла парить в воздухе несколько минут. Всё это началось достаточно невинно. Утомившись после тренировки, я не хотела снова взбираться по лестнице. Стоя у её подножия, я закрыла глаза и попыталась себе представить, каково будет, двигаясь по воздуху, опуститься на вершине. На самом деле подъём почти не требовал усилий. Я чувствовала такую лёгкость в теле, словно оно только и ждало того, чтобы взлететь.
Теперь я могу подниматься в воздух по собственному желанию – лестница и канат вовсе не обязательны. Но для публики необходим реквизит. Если я просто воспарю под купол, это будет выглядеть как дешёвый трюк с зеркалами. Вместо этого я заманиваю зрителей вроде бы знакомым набором действий, а затем выбиваю землю у них из-под ног, бросая вызов всему, что, по их мнению, они знали о цирковых номерах. Мне нравилось слышать изумлённые вздохи публики, когда я отбрасывала канаты и планки и оставалась один на один с воздухом. Эти моменты приносили мне наивысшее чувство умиротворения, какое я когда-либо знала, как русалке – возвращение в воду.
Тем не менее, пока я не разомнусь, отвлекаться опасно. Для моей магии недостаточная концентрация опасна. Если меня застанут врасплох, моя способность летать может дать сбой именно тогда, когда она мне понадобится. Хоть у меня хорошо получается, мои умения пока не безграничны.
Когда я узнала, что я магическое существо, как и Эсме, у меня появилось своё назначение здесь, в цирке. Другие артисты, тот же Доро, начали относиться ко мне как к равной. Сейчас напряжение сохраняется, когда в комнате Эсме, потому что она требует от нашей труппы личной преданности. Любое проявление доброты по отношению ко мне она воспринимает как оскорбление в свой адрес. Но я вижу, как тягостна для всех необходимость выбирать между нами и как вокруг неё возникает молчаливое недовольство. Мы и так живём в Аду, зачем его усугублять?
Когда я возвращалась в комнату, проходящий мимо Доро кивнул на Эсме.
– Похоже, она поймала мушку в паутину, – сказал Доро-марионетка.
Клоун поднял брови, думая, что это наша личная шутка, но он не мог предугадать, как на меня повлияет это замечание. В порыве ревности я бросилась обратно в свою гримёрку, предоставляя Эсме и Эмиля самим себе. Я не чувствовала этого, когда он рисовал Сильви, но тогда я ещё не побывала в его квартире. Часть меня боялась, что он меня обманет.
У себя в комнате я сорвала платье и трико, решив вместо репетиции отправиться на Монпарнас. Я боялась, что, если останусь, то в гневе выскочу к ним и порву холст пополам. Откуда взялась эта злоба? Я потрогала лоб тыльной стороной ладони и убедилась, что жара у меня нет, но в последнее время я постоянно впадала в лихорадочное возбуждение.
ebooksa