– Ты сегодня где-то витаешь, – заметил Бен.
Она улыбнулась. Ей трудно было что-либо от него скрыть.
– Я слышала, что ты ужасно танцуешь.
– Нет. Я отвратительно танцую вальс и совсем не умею танцевать танго. Смотрю, ты говорила с Марлой. Ей нравится рассказывать всем, что я не умею танцевать. И перестань уклоняться от ответа.
– Я в порядке. Хватит на меня наседать.
– Ты прекрасна.
Она закрыла глаза. То же самое раньше сказал ей Тодд на лестнице.
Бен наклонился, и Лара почувствовала запах его лосьона после бритья.
– Можно я скажу тебе кое-что, что никогда раньше не говорил? Я в том смысле, что много раз хотел тебе сказать, но я не знаю, как аккуратно затронуть эту тему.
– Скажи. – Её щека почти касалась его лица, и она шептала ему в ухо.
– Безумно жаль, что никто тебя не видел, – сказал он. – В тот день. – Он повернул голову, она почувствовала его дыхание на своих волосах. Ему не требовалось уточнять, какой день он имеет в виду. Она знала: день её свадьбы. – Ты сногсшибательно выглядела.
Она вспомнила тот эпизод – как она вышла из церкви через высокие готические двери. Она схватилась за Бена крепче, прижалась ближе. Это было такое откровенное признание – и воспоминания о том дне до сих были для неё такой болезненной раной, что соединяли их, как клей.
– Спасибо тебе, – прошептала она – более искренне, чем когда-либо в жизни. Так они танцевали две песни, крепко обнявшись, чувствуя ритм чужого дыхания.
Наконец Бен взял её за руку и повёл к дверям, по ступеням лестницы и по кварталу к её дому. Хотя она была рада уйти, на душе у неё было тяжело. Ей придётся сказать Бену Арчеру, что она не готова. Они шли молча, его рука лежала у неё на пояснице. У калитки она всё ещё слышала отдалённое эхо джазового оркестра на приёме на улице внизу.
– «Лунная Серенада».
– Ты слушаешь Глена Миллера? – почти восхитилась она.
– Я человек с широким кругозором, Лара Барнс. Не только вы разбираетесь в музыке.
Он обхватил Ларину ладонь и провёл её через калитку к качелям на веранде.
– Нисколько в вас не сомневаюсь, – сказала она, усаживаясь на сиденье. Они начали раскачиваться, звучание оркестрового кларнета, словно из другого времени, соперничало с шелестом ветерка в листке, стуком мошек, бьющихся о лампу, и фальшивым звяканьем «музыки ветра» где-то вдалеке.
– Люблю все эти летние звуки, – мечтательно сказала Лара.