Штормовой день

– Это все из-за старой миссис Бейлис. Она ревновала к Софии… не потому, что на самом деле что-то знала… просто София была частью той жизни Гренвила, которая не имела к ней отношения.

– Вы подразумеваете его живопись?

– Она не хотела знаться с Софией, а если случайно сталкивалась с ней в городе, ограничивалась лишь ледяным приветствием. А командир это знал и не хотел ее огорчать, вот он и распродал все портреты Софии, кроме того, что вы отыскали. Мы знали, что портрет этот где-то рядом. Мы с Джоссом однажды целый день его проискали, но так и не нашли.

– А что бы вы сделали с портретом, если бы нашли?

– Ничего. Но мы не хотели, чтобы на портрет наткнулся кто-нибудь другой.

– Не понимаю, почему это было так важно.

– Гренвил не хотел, чтобы о его отношениях с Софией стало известно, – сказал Джосс. – Он не стыдился этой связи, потому что очень любил Софию. А после его смерти все это вообще потеряло бы значение, и хоть трава не расти. Но он человек гордый и прожил жизнь, придерживаясь неких принципов. Может быть, сейчас принято считать, что принципы эти устарели, но для него-то это не так. Понимаете, о чем я толкую?

– Думаю, да.

– Современные молодые люди, – веско сказал Петтифер, – кричат о свободе нравов, как будто они эту свободу изобрели. Но разве ж это новость? Испокон веков существовала эта свобода, только во времена командира у людей скромности побольше было и они свободу эту напоказ не выставляли.

Мы покорно приняли сентенцию Петтифера, после чего Джосс сказал:

– Мы, кажется, отвлеклись от темы. Петтифер рассказывал нам об Элиоте.

Петтифер сосредоточился.

– Да, хорошо. Итак, Элиот сразу же направился в гостиную, ворвался туда, я вошел следом за ним, а он – прямиком к каминной полке и бряк туда портрет рядом с другой картиной. Командир молчит и только смотрит на него. А Элиот ему: «Ну и какая тут связь с Джоссом Гарднером»? Тогда командир рассказал ему. Все рассказал. Спокойно, достойно. В присутствии миссис Роджер, с которой только что припадка не случилось. Она заявила, что все эти годы командир водил их за нос, делал вид, что Элиот его единственный внук, которому и перейдет Боскарва после смерти Гренвила. Командир сказал, что ничего подобного он никогда не говорил, что все это были их домыслы и что никто не виноват, если они забыли о том, что цыплят по осени считают. Тогда Элиот спросил его очень холодно: «Может быть, сейчас ты все-таки поведаешь нам о своих планах?» – на что командир сказал, что планы его – это дело личное и в них отчета он давать никому не намерен, и правильно сказал, разве не так? – Этот свой защитный маневр Петтифер сопроводил внушительным ударом кулака по кухонному столу.

– И что же сделал Элиот?

– Элиот сказал, что в таком случае он умывает руки, и отныне глаза бы его не глядели на всех нас, то есть на все семейство конечно, и что у него тоже есть личные планы, и что, слава богу, он теперь от нас избавится. И с этими словами он собрал какие-то бумаги, сунул их в портфель, надел куртку, свистнул собаку и был таков. Слышно было, как машина двинулась по подъездной аллее, и больше мы его не видели.

– Куда же он уехал?

– Наверное, в Хай-Кросс.

– А Молли?

– Она ударилась в слезы… пробовала его остановить, не глупить, как она говорила. Умоляла его остаться. Напускалась на командира, крича, что он во всем виноват. Но, конечно, сил остановить Элиота у нее не было. Да и что можно сделать, если взрослый человек уходит из дома, никто не может ему помешать, будь то даже его собственная мать.

Я преисполнилась мучительной жалости и сочувствия к Молли.