Мандаринка на Новый год

Крупная рука в черной кожаной перчатке уверенно обхватывает изящную ярко-синюю ладошку.

Глава десятая,

в которой говорится о настоящей мужской дружбе и о пользе, которую она приносит

Они заняли удобный столик в укромном уголке.

Люба есть не особенно хотела, но всё равно заказала себе маленькую пиццу, просто чтобы Нику не было неловко: он-то отсутствием аппетита традиционно не страдал. А ей вместо того, чтобы есть самой, почему-то хотелось смотреть, как ест он. Странное желание какое-то, абсурдное. Неприлично это – смотреть, как человек ест. Но хотелось.

А потом, когда они уже пили кофе, Люба попросила:

– Ник, расскажи, что за эмоциональная женщина, с которой ты разговаривал?

– Я же сказал, это мать мальчика, которого я сегодня ночью оперировал.

– Вот и расскажи мне, почему она плакала у тебя на груди.

– Ну, если тебе это интересно…

– Очень.

На лице Ника отразилось явное изумление, но комментировать он не стал, вместо этого послушно пересказал трагическую историю семьи Луцык.

Его рассказ Любу впечатлил. Особенно та часть, что касалась Глеба Николаевича.

– Господи, ужас какой. Несправедливо она его обвиняла. Я понимаю, что горе у человека. Но назвать твоего отца убийцей… – Люба покачала головой. – Кошмар.

– И тем не менее. – Ник пожал плечами. Пригубил горячий кофе. Поставил чашечку на стол. – У каждого врача есть своё персональное кладбище. И у моего отца в том числе.

– А у тебя?

– Пока нет. Но оно обязательно будет. Иначе не может быть. А я пока морально готовлюсь… к его открытию.

Люба не знала, что на это сказать. На эти страшные, если вдуматься, слова, произнесённые ровным тоном. Просто не знала. И поэтому…

– Ник, как ты думаешь… – Она придвинулась к нему совсем близко. – Если я тебя поцелую, нас отсюда выгонят?

– А ты поцелуй. А я попробую отбиться от охраны. Не зря же я восемь лет вольной борьбой занимался…