– Да-да, простите…
Она просто зациклилась на этом «простите». Но отстранилась так же резко, вытерла мокрые щёки. – Я… я просто…
– Всё в порядке. – Так принято говорить, кажется?
– Да уж, теперь точно в порядке. – Она вдруг усмехнулась сквозь слёзы. – Это всё нервы, правда. Это срыв. – Она помолчала немного. – Знаете, наверное, это судьба. Я была несправедлива к вашему отцу. Судьба дала мне шанс исправиться. Правда, я им… своеобразно воспользовалась. Вы простите меня, Николай Глебович?
– Вам не за что… Да, конечно, – кивнул он, поняв, что так будет проще и быстрее.
– И перед отцом извинитесь за меня. Я знаю, что он сделал всё, что мог. И даже больше, наверное. Я, правда, не уверена, что он помнит…
– Он помнит.
– Ваш отец очень… очень талантливый доктор. Просто… просто нам не повезло. – Татьяна прерывисто вздохнула. – Николай Глебович, могу я вас просить быть нашим лечащим врачом?
Он удивился, но решил не спорить.
– Да, конечно.
– Спасибо.
– Тогда, на правах вашего лечащего врача… Не знаю, сказал ли вам Владимир Алексеевич, но паховый канал я тоже подшил, чтобы два раза не резать.
– Вы замечательный доктор. Как и ваш отец.
Чудны дела твои, господи. Николай посмотрел, как мадам Луцык зашла в вестибюль больницы. Он повернулся и тут увидел, что в паре шагов от него стояла Люба. По всей видимости, она ожидала окончания разговора. А у него сегодня образцово-показательные выступления, видимо. Ник шагнул к ней навстречу.
– Привет.
– Привет.
Она невозможно хороша – румянец, растрёпанные мартовским ветром волосы, ярко-синий воздушный шарф и клетчатое пальто. Тонкая талия перехвачена кожаным ремнём.
Николай зачем-то посчитал нужным объяснить:
– Это была мама пациента. Я… ее сына сегодня срочно прооперировал. Гнойный аппендицит.
– Ясно. Часто у тебя… такое?