– А он зачем пошел на это? Чего ему не хватало?
– Он хотел уехать отсюда, – скривилась Тарасова. – Он жаден до ужаса. Тогда, в среду, я испугалась, что Алене что-то известно о краже, и решила ускорить ход дела. А как приятно было смотреть на мечущегося Попова. Хорошо же у него потели залысины от глупости и дурацкого усердия.
– А откуда вы взяли записку?
– Записка осталась в старых письмах сестры. Её я тоже ненавижу за то, что она бросила меня, вычеркнула навсегда из своей жизни.
– А часы?
– Часы я украла у Адской на реке, в той же реке утопила и молоток.
– А где вы спрятали хлороформ во время обыска?
– В сарай заныкала, – ухмыльнулась Тарасова, упиваясь собственной сообразительностью. – Все сделала чистенько, не подкопаешься. Да, теперь я понимаю, почему вы заговорили тогда со мной о человеческих страстях. Хотели вызвать на откровение, уже тогда подозревали меня. Кстати, когда вы впервые меня заподозрили?
– Не знаю, – пожала плечами Сапфирова. – Я просто знала, что вы можете убить. Ну а еще эта ваша вспышка на остановке. То, как вы набросились на Шельму, кстати, её настоящее имя – Марфа. Меня это удивило, ведь вы обычно держите себя в руках. Но тогда нервы сдали, что и неудивительно. Потом упоминание Бочкина о том, что вы учились делать уколы. Естественно, я ни на миг не поверила, что вы хотите стать медсестрой. А когда вы принесли химическую энциклопедию вместо медицинской, то я уже почти была уверена, что это ваших рук дело. В тот момент вы сильно нервничали, что не укрылось от меня.
– Да, и я не каменная, – вздохнула Тарасова. В голосе её слышалось явное сожаление.
– Что вы теперь чувствуете? – с интересом спросила Таисия Игнатьевна. – Как вы собираетесь жить дальше?
– Если вы о раскаянии, – глухо произнесла Анна Дмитриевна, – то его нет, но в душе я чувствую пустоту. Почему-то я не получила полного удовлетворения, на которое рассчитывала.
– Жажду убийства утолить невозможно, – сказала Сапфирова, глядя ей в глаза. – Убийца – это зверь, маньяк, особенно такой убийца, как вы. В вас не осталось уже ничего человеческого.
– Неправда! – злобно выкрикнула Тарасова, и лицо её посерело. – Я не маньяк и не сумасшедшая, я в здравом уме совершила то, о чем никогда не буду жалеть.
– А куда вы спрятали краденое? – спросила Таисия Игнатьевна, меняя тему. – Расскажите и это, раз уж признались во всем.
– Зарыла в своем огороде в большом ящике, по мне, пусть пропадает. Уж лучше сгниет, чем Бочкину достанется. Ну а теперь, – перевела она взгляд на Таисию Игнатьевну, и той показалось, что она в захлопнувшемся капкане, – вы поняли, почему я вам все это рассказываю?
– Нет, объясните.
– Не поняли еще? – злобно расхохоталась Тарасова. – Куда же подевалась ваша хваленая проницательность? – Её горящий нечеловеческий взгляд впился в Сапфирову. – Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя живой? – вопросила она, снова показывая кривые желтые зубы. – Нет, ты глупа, если так думаешь. Борковская трясина рядом, и тебя никто не найдет, такую умную и догадливую старую тварь.
Сказав это, Анна Дмитриевна Тарасова встала со скамейки, и в руке её тускло блеснул нож.
Глава 39