Вывезти с карьера динамит – проще пареной репы. Периметр карьера громаден, в нем работают десятки экскаваторов, под сотню самосвалов. Все это движется, нуждается в обслуживании. Кого-то ловят и примерно наказывают, но, поди, у каждого что-то где-то припрятано. Но всякому желающему взрывчатку не продают – риск большой, все же не пирожки из столовой.
Оттого инженер размышлял долго. Вроде бы шабашники не походили на подсадных, знали свое дело. Можно было без затей расплатиться советскими дензнаками.
Но если деньги являлись универсальным платежным средством, аммонал, при всей его ценности, имел меньшую конвертируемость. К тому же, наличествовали надежно спрятанные остатки давно израсходованных партий. И даже если шашка попала бы в милицию, ее происхождение вряд ли удалось установить.
Итог был предсказуем – жадность взяла верх.
–
На дне карьера имелось озеро – через щели в платах сочились грунтовые воды, и главный инженер говорил, что если не откачивать – лет за тридцать разрез затопит.
Еще в карьере водились змеи в огромном количестве. В затишье котлована они селились меж камней, грелись на глыбах гранита. Приазовские гадюки были весьма скромного мнения о своем яде и встречи с человеком избегали. Но из-за взрывов они теряли ощущение реальности, не всегда чувствовали приближение опасности. И редко какой летний месяц проходил без того, чтоб иного ужаленного работника не везла в больницу неторопливая здешняя «скорая».
Но чаще в больницу с карьера попадали с травмами глаза – таковых везли на попутном транспорте, на личных машинах, а то и просто на рейсовом автобусе, не тревожа «Скорую помощь». Интересно, что травмировались все в одном месте, а именно на точиле, которое стояло в сенях мастерской. Над точилом висели плакаты по технике безопасности, по настоянию отдела охраны труда закупались защитные очки. Но те очки, что не разворовывались, быстро забивались абразивом, и рабочие затачивали детали без защиты, но сощурившись словно китайцы. Однако, техника безопасности была неумолима и беспощадна.
– Вот у нас на заводе в войну был случай, – сказала бабушка-токарь. – Подругу за косу затянуло в станок. Хорошо, деталь из шпинделя вырвало – а то бы убило. А так только клок волос с кожей выдернуло. Я с той поры без косынки за станок не становлюсь.
При этом она курила злую папиросу, от которой шел выедающий глаза дым.
Стояли на улице, в тени, которую отбрасывали мастерские и глядели, как около мостового крана суетятся медики. Под вечер забарахлил двигатель продольного хода на тележке, и по узкой лестнице на кран поднялся электрик. Был он изрядно пьян, чего-то перепутал в электрическом шкафу, вполне предсказуемо получил удар током и свалился на землю.
В поселке была амбулатория, где в лучшие времена работало три врача. Как и во всякой амбулатории, койко-места отсутствовали, и карета «скорой помощи» частенько отвозила больного в город. Вот и сейчас на территорию машинного двора въезжала «скорая» – потрепанная ГАЗ-22.
Она остановилась у крана, и два санитара, открыв заднюю дверь, вытащили носилки, на которые стали помещать виновника переполоха. В поселке все всех знали, и все происходило как-то обыкновенно, буднично. Разбившегося грузили обсуждая какие-то пустяковые вопросы вроде цен на огурцы. Машину, разумеется, не осматривали ни при въезде, ни при выезде.
И, глядя, как за «скорой» опускается шлагбаум, Аркадий сказал Пашке:
– Вот так мы и вывезем деньги.
Пашка, разумеется, ничего не понял.
К ним подошел главный инженер, и указал на мастерскую:
– Ну что? Пойдем станок сдавать?
–
Просто собрать станок – мало. Его еще надо настроить, чтоб шпиндель не бил, фрикцион не свистел, чтоб пиноль не люфтило. Положим, хороший токарь фрикцион под себя настроит. А вот подтянуть шпиндель так, чтоб он и точность дал – уже искусство. Можно еще затянуть его до предела – он проверку пройдет, но подшипники будут греться и через месяц-другой сгорят.