Тут она заметила нас, и ее гиппопотамья физиономия посуровела. Для милой и заботливой богини, покровительницы деторождения, Таурт выглядела довольно устрашающе, когда хотела.
– Бес, милый, я сейчас, – сказала она, похлопав карлика по коленке.
Она резко поднялась, что при ее габаритах и каблуках можно было счесть почти подвигом, и сердито отпихнула нас от кресла.
– Как тебе только совести хватило сюда явиться! – зарычала она. – Мало ты ему бед принесла, что ли?
Я чуть не разревелась и уже открыла рот, чтобы начать извиняться, как вдруг сообразила, что гнев гиппопотамихи направлен вовсе не на меня или Картера, а на Баст.
– Таурт, послушай, – попятилась Баст, вскинув ладони. – Поверь, я этого не хотела. Он же был моим другом!
– Он был твоей игрушкой, кошачья твоя душа! – рявкнула Таурт с такой силой, что некоторые пациенты в зале испуганно захныкали. – Ты такая же эгоистка, как и вся твоя порода! Ты просто использовала его, а потом выбросила за ненадобностью! Ты знала, что он тебя любит, и сумела извлечь из этого выгоду. Играла с ним как кошка с мышью…
– Неправда, – пробормотала Баст, однако волосы у нее поднялись дыбом, как бывало всегда, когда она пугалась. Ну, тут винить ее было не в чем: мало на свете существ более страшных, чем взбешенный гиппопотам.
Таурт гневно топнула ногой, так что у нее даже каблук сломался.
– Бес заслуживал большего, чем такие друзья, как ты. Он славный, и сердце у него золотое. И я – я никогда его не оставлю!
Я уже не сомневалась: сейчас начнется драка, и ясно, что кошке против гиппопотама не выстоять. Даже не знаю, что меня заставило заговорить: то ли стремление спасти Баст, то ли желание поберечь от стресса и без того несчастных пациентов, то ли груз собственной вины, но я неожиданно для себя самой вдруг выпалила:
– Мы все исправим, Таурт, клянусь своей жизнью. Мы найдем способ, как вылечить Беса.
Гиппопотамиха посмотрела на меня, и я увидела, как злость в ее глазах постепенно угасает, уступая место жалости.
– Бедное, бедное дитя, – вздохнула она, качая головой. – Я знаю, ты хочешь сделать как лучше. Но лучше не подавай мне несбыточных надежд. Я и так слишком долго жила ими. Иди посиди с ним, если хочешь. Посмотри своими глазами, что сделалось с лучшим карликом в мире. А потом уходи. Оставь нас одних. И не обещай того, что исполнить невозможно.
Она захромала на своем сломанном каблуке к медсестринскому посту. Баст стояла, повесив голову, с крайне необычным для кошки выражением стыда на лице.
– Я лучше здесь подожду, – пробормотала она.
Я не стала настаивать, и мы с Картером подошли к Бесу одни.
Бог карликов даже не пошевелился: так и сидел в своем кресле, безвольно уронив руки на колени, со слегка отвисшей челюстью и неподвижным взглядом.
– Бес, – негромко окликнула я его, взяв его руку в свою. – Бес, ты меня слышишь?
Конечно, он не ответил. На запястье у него, как и у остальных пациентов, имелся браслет с его именем, написанным иероглифами, только над этим браслетом кто-то немало потрудился, украшая его. Наверняка Таурт, решила я.