«Если бы Господь приказал — думает она дальше, — взвесить сразу благодеяния и грехи всего мира, то и тогда стрелка едва закачалась бы, чуть-чуть задрожала бы. Как и я, так же и мир не может ни пасть, ни подняться… Он так: же блуждает меж светлым небом и мрачной преисподней… И защитник с обвинителем вечно боролись бы, как борются здесь вечно свет со тьмою, тепло и холод, жизнь и смерть…»
«Волнуется мир и не может ни подняться ввысь, ни полететь вниз, и вечно будут поэтому свадьбы и разводы, рождения и погребения, трапезы и тризны… и любовь и ненависть… вечно, вечно…»
Вдруг послышались звуки труб и литавр…
Она глянула вниз — немецкий город (понятно, средневековый); разноцветные изогнутые крыши окружают площадь перед магистратом, и гудит разнообразной пестро одетой толпой эта площадь; полны голов окна; люди сидят на крышах, часть сидит верхом на концах балок, торчащих из-под крыш; переполнены балконы…
Перед зданием магистрата стоит стол, покрытый зеленым сукном с золотыми кистями и бахромою. За столом сидят члены магистрата, — ратманы в бархатных одеждах с золотыми застежками, в соболевых шапках с белыми перьями на бриллиантовых запонах; на почетном месте сидит сам президент. Литой орел развевается над его головою…
В стороне — связанная еврейская девушка, а невдалеке десять ландскнехтов еле сдерживают дикую лошадь. Президент подымается и, держа в руке приговор обвиняемой еврейской девушки, обращается к народу:
— Вот эта еврейка, еврейская девица, совершила тяжкое преступление, столь тяжкое преступление, что Сам Господь, сколь ни велико Его милосердие, не мог бы ей простить…
Она вышла тайком из гетто и расхаживала в последний святой наш праздник по нашим чистым улицам…
Она запятнала бесстыжими глазами своими нашу святую процессию; осквернила наши святые образа, которые мы под пение и звуки труб носили по улицам…
Своими проклятыми ушами впитала она пение наших одетых в белое, невинных девушек и бой святых литавр… И кто знает? Быть может, нечистый, приняв образ еврейской девы, дочери проклятого раввина, прикоснулся к нашей святыне и осквернил ее!
Чего желал дьявол в образ девы прекрасной? Ибо — нельзя отрицать — она красива, она пленяет всеми чарами ада!.. Взгляните на ее глаза, дерзко сияющие из-под кротко опущенных шелковых бровей… Взгляните на мраморное лицо, которое за долгое сидение в тюрьме стало лишь бледнее, но не тусклее!.. Взгляните на пальцы ее, на тонкие, длинные пальцы ее рук: солнце сквозь них просвечивает!..
Вот что хотел дьявол; отвлечь душу христианскую от экстаза в процессии… И удалось ему это.
— Посмотрите, какая красивая девушка! — воскликнул рыцарь, сын одной из благороднейших наших фамилий…
Это было уже слишком. Копьеносцы заметили и схватили ее. Дьявол даже не пробовал сопротивляться. Чисты они были тогда, очищены от грехов, и он не имел над ними власти…
И вот к какому наказанию приговорили мы дьявола, в образе еврейской девы: (Президент стал читать по бумаге),
— Привязать ее за волосы, за ее длинные дьявольские косы, к хвосту дикой лошади… Пусть лошадь бежит и влачит ее по улицам, по которым ее нога ступала вопреки нашему святому закону… Пусть ее кровь обагрит и омоет камни, которые она осквернила своими стопами…
Дикий крик радости пронесся кругом. Когда волна радости улеглась, спросили осужденную на смерть: каково ее последнее желание.
— Я прошу, — спокойно ответила она, — несколько булавок!
— Она рехнулась со страху! — решили члены магистрата.
— Нет! — спокойно и холодно ответила она. — Это и есть последняя моя воля и желание.
ebooksa