Хасидские рассказы

22
18
20
22
24
26
28
30

— Тоже сказал!

— Нет, не говорите так. Почему же он ни за кем не пошел, а остался с нами?

— Мы ушли последними.

— Это от Бога… С неба взирают на сирот… Мы не должны оставить его…

Оба пожимают плечами. Иона сегодня что-то необычайно серьезен и кроток… Они глядят на ребенка и сами пугаются: перед ними дрожащая, испуганная птичка. Сердце сжимается!

— Как тебя зовут, мальчик? — мягко спрашивает кондитер.

— Довидль, — чуть слышно произносит ребенок.

— Ну? — спрашивает Иона.

Они молчат.

— Посоветуйте же что-нибудь, — просит Иона.

Но товарищи уже стряхнули с себя жалостливое настроение и больше не хотят смотреть на сироту.

— Возьми его к себе, — говорят оба, не поднимая глаз с земли.

— А жена?

Они молчат. Им хорошо известно, что в доме Ионы бразды травления находятся в руках его жены, что долговязый Иона уже по дороге домой низко опускает голову, а раньше, чем нажать ручку двери, подумает, не найдется ли у него еще какое-нибудь дело. Если такого не оказывается, сгибается он еще ниже. В комнате он ходит, согнувшись в три погибели… Иона-говорун, Иона-верховод и душа каждой пирушки, каждого собрания, любящий выпить, часто дающий волю рукам, Иона — гроза раввина и общины, — дома и рта раскрыть не может — совсем неузнаваем человек.

— Она ему отравит жизнь, — говорит он. — Даже своим собственным детям она вздохнуть не дает, — прибавляет он печально.

— А на что ты, чтобы тебя черти побрали!

— Что поделаешь с женщиной!

Все молчат. Действительно, что поделаешь с женщиной? Если надоест какой-нибудь зазнавшийся богач, Иона не постеснится отколотить его; раввина оборвет грубым словом, — спрячется так, что ты его долго не увидишь… Но женщина? Где найти защиту от женщины, с ее причитаньями, криками и острыми ногтями? Тут уже нет спасения.

— Знаешь что, Гешель, — вдруг спохватывается Иона, как бы очнувшись от сна. — Возьми его к себе.

— С ума ты спятил! Хороши теперь, дела у меня, для своих хлеба не хватает.