— Пройдоха еврей, — замечает один.
— Бисмарк!
— Просто карманщик, — тихо говорит кто-то.
Раздается другой голос от восточной стены.
— Иона! Послушайся меня, Иона! Оставь это!.. Сегодня четверг… уже вечер… Почему же непременно сегодня? Нет ни обычая, ни закона, чтобы мешать молиться в четверг… Иди теперь домой и приходи в субботу утром… Останови тогда, пожалуй, вынос Торы из кивота.
— А в субботу, — обрывает его Иона, — реб Рахмиэль помолится дома, поест и ляжет спать. Правда?
Поднимается смех: глубокий сердцевед — Иона.
— Так чего же ты хочешь, Иона?
— Я? Я для себя ничего не хочу. Я хочу только накормить сироту.
— Кормить, прихожане, кормить сироту надо! — снова начинает он. Невольно он впадает в тон погребальных братчиков, возглашающих при «одевании покойника»: «Два злотых за мицвос! Три злотых за мицвос!»[31] В синагоге становится веселее.
— Я беру его к себе ужинать, — слышен голос.
— И то хорошо, — говорит Иона, — и то благо! Реб Иехиэлю засчитают это великое благодеяние и на том, и на этом свете. Слышишь, сиротка, — обращается он к ребенку, — доброе начало уже положено. Тебе уже нечего заботиться о сегодняшнем ужине. А завтра? — он снова обращается к говорившему. — Завтра что будет?
— Пусть он и позавтракает у меня, — говорит тот же голос.
— А обед?
— Безбожник! — кричат Со всех сторон. — Ведь завтра пятница!
— А в субботу что будет? — продолжает Иона.
— Пусть и в субботу придет ко мне.
— А в воскресенье, в понедельник, во вторник, словом, всю неделю, и опять в субботу, и следующую неделю что будет с ним?
— Чего ты ко мне пристал? Разве я один тут?
— Боже упаси, я обращаюсь ко всем. Если бы у всех было такое еврейское сердце, как у вас, сиротка давно бы уже не стоял на столе.
ebooksa