И вскоре разверзлись тихо, молчаливо небесные врата и впустили целые сонмы душ уснувших людей, являющихся для записи в святые книги истории прожитого дня…
И перья скрипят, и шумят легионы — миллионы разноцветных крыльев, редко — белых, как снег, по большей же части серых, в пятнах, некоторые бывают и красно-окровавленные…
И все семь небес наполняются смешанным гулом мольбы, раскаянья, тоски, любви, надежды и страха… И вдруг все стихает как бы в оцепенении.
Вокруг святого престола тихо и медленно развертывается серебряное облако, разматывается, развертывается и делается все темнее, темнее.
И из за облака слышится печальное воркование точно голубя:
«Горе Мне, разрушившему свой дом…
Сжегшему Свой дворец…
Изгнавшему сына, своего единственного сына»…
И содроганье жалости проходит по всем семи небесам…
И снова наступает тишина. У всех сдерживается дыхание, ожидается чудо, знаменье, новое благовещение…
Но ничего не случилось…
Снизу доносится голос: запел петух.
Со святого престола уходит облако, завороженная дрожь лопнула и растеклась… Снова открываются окна небесные, души неохотно вылетают обратно… Ангелы бриллиантовыми опахалами изгоняют запоздавших, охваченных дрожью, заплаканных, глубоко растроганных, испуганных…
Несколько спустя послышался снизу стук — будят народ к предутренней молитве…
Бледнеет, все более тускнет знак «Веры» на серебряном венчике.
Тонкая, красноватая кайма пробуждается на востоке…
Служка райский пробуждается, как от глубокого сна, подходит, снова открывая окошечко в небе, высовывает голову и взывает, спрашивая:
— Месяц и звезды, раньше вашего исчезновения скажите: не знает ли кто, не может ли кто сообщить, что случилось с Лейбелем из Консковоли.
Разгорелась издали золотом маленькая звездочка и, подплыв к оконцу, ответила:
— Я знаю, светлый ангел! Я плыла мимо Консковоли и случайно заглянула к Лейбелю в окошко… Он умирает, Лейбель из Консковоли… Глубокий старик. Белая борода его блестит над одеялом, словно чистое серебро… Но лицо сморщено и желто… Он в агонии, и видала я, как поднесли перо к его ноздрям; но я не видала, чтоб оно шевельнулось.