Тамада

— Будет сделано. Но пока будем смотреть, колхоз развалится.

— Хуже, чем сейчас, не будет. Кстати, за колхозные дела райком тоже в ответе.

— Будет сделано, — не к слову ответил Амин Гитчеев. Был он удивлен и раздосадован. Выступление Тушох показалось ему слишком резким и обидным. Как она разболталась в присутствии высокого гостя! Дай такой власть, так она действительно, чего доброго, заставит всех мужчин люльки качать... фигурально выражаясь.

Удивило Амина Гитчеева и то, что сегодня на собрание сошлось как никогда прежде много народу. Объяснял себе: «Уже прослышаны, кого прочат в председатели. Женщину! Хоть и уроженку аула, но жен-щи-ну! — И ухмыльнулся. — Пришли смотреть на неслыханное чудо, будто в цирк, в зоопарк собрались...» Даже древние старики — и те пришли. К добру или к худу? Бекболатову легко говорить, а работать с нею будет он. Если колхозные дела пойдут хорошо, вся слава — ей, ну а если плохо, — а пойдут они наверняка плохо! — тогда все шишки посыплются на его голову: «Не помогли! Просмотрели! Понадеялись!..»

Когда голосование закончилось и в зале раздались аплодисменты, Амин Гитчеев, тяжело вздохнув, подумал: «С аплодисментами избрали, а вот под какую музыку ее снимать будут?»

6

Али был зол на весь мир. Еще бы!.. Разве мало сил и нервов вложил он в свою работу. Бывало, целый день мотается то на полях, то на пастбищах — под вечер валится с ног от усталости. А что в итоге? Переизбрали! А Жамилят... ей-то что за забота, чего она решилась пойти в председатели? Разве в городе у нее плохая работа была? И не такая сумасшедшая, как эта. В прошлый раз сама жаловалась: печень больная, полечиться бы. Здесь она полечится.... Но почему, почему она согласилась? Показать себя, что ли, хочет?

Шел он домой, полный тяжких раздумий, а вслед ему гуськом вышагивали заведующий птицефермой Салман и колхозный кассир Семен Фролов с портфелем под мышкой.

Али давно заметил провожатых, но никаких разговоров с ними затевать не хотел, а те шли понуро, как собаки, которых побили за какую-нибудь провинность.

Черная тоска навалилась на Али. Тоска и обида. Откровенно говоря, ему не было бы так тяжело, если бы вместо него избрали мужчину. Но ведь избрали-то женщину! Бабу! Конечно, в сельском хозяйстве она разбирается. Но ведь этого мало — нужно уметь руководить людьми. Сумеет ли она? Справится ли? Навряд! Чтобы руководить, нужно иметь луженую глотку, цепкий глаз и хитрость лисицы. Нет, не потянет! Женщина — она и есть женщина. Вспомнил, что однажды прочел в какой-то книжке, чем женский ум рознится от мужского. Женщиной больше руководят эмоции, чем здравый смысл, а у мужчин, наоборот, здравый смысл — залог всякого успеха. В душе Али не был женоненавистником, но еще с детства привык смотреть на девчонок, в том числе и на эту пигалицу — Жамилят, как на существа слезливые и безынициативные, от коих не жди мудрого совета и разумных поступков. В двадцать лет он женился на черноглазой, стройной, как лоза, татарочке, была она на два года моложе, привез в родной аул. Во-он там, на том заброшенном склоне стоял когда-то их каменный дом. (При отступлении немцы разрушили дом, его надо было отстраивать заново, поэтому Али велел устроить там колхозную конюшню.) Прожили год, детей не предвиделось, а тут в тридцать девятом Али мобилизовали. Вскоре он попал в бой на «линии Маннергейма», его там контузило, ранило в левое плечо — до сих пор нельзя разогнуть руку в локте. И когда после госпиталя вернулся домой, жены там не оказалось. Сказали, будто уехала с каким-то заезжим джигитом в Ереван. Справок о ней наводить не стал, ведь она, наверное, полюбила того, другого, а если так, то теперь у нее своя семья. Стоит ли искать пропавшую? Как говорится в пословице: вослед прошедшему дождю бурку не неси. Измена жены тяжело ранила душу Али. С тех пор он никогда не заглядывался на женщин, считая, что у каждой из них такой порок: едва муж с порога долой — так из сердца вон. Недаром все они так любят кошек — ведь те так же свободны в выборе и никогда не ждут часа, когда заявится прежний кавалер. Считал, что весь род этот аллах наделил коварством, и каждая — незамужняя или вдова — норовит поставить тебе капкан, иными словами — оженить на себе.

Постепенно Али окончательно приспособился к своей холостяцкой жизни, создавать семью — ему казалось лишними хлопотами, оправдывал свое нежелание тем, что он инвалид, ему нужна тишина, покой. А какой будет покой, если в доме хоровод детей? Нет, женитьба — это удел других.

Жил он квартирантом у старушки Фазу, снимая половину дома.

У крыльца все трое остановились.

— Оллахий, Али, если есть на свете самое несправедливое дело, то случилось оно сегодня, — заглядывая ему в лицо, заговорил Салман.

Насупив брови, Али засунул руки в карманы брюк и, ни на кого не обращая внимания, поднялся по ступенькам.

Салман и кассир Семен тоже вошли в дом. Салман тут же уселся за обеденный стол. Семен, расторопный белобрысый юноша, вытащил из брезентового портфеля бутылку водки и поставил на стол.

— О, это дело! — довольно потер руки Салман, увидав бутылку, и громко крикнул в сторону кухни: — Фазу, дорогая, положи чего-нибудь на стол.

Из кухни появилась пожилая женщина.

— Дай нам чего-нибудь, чтобы немножечко помутузить бутылочку, — продолжал Салман. — Целый день морили голодом. Клянусь аллахом, на этом собрании я не услышал ни одного порядочного и умного слова, кроме доклада Али. Держался ты как настоящий джигит. Я видел, как она на тебя смотрела.

— Кто?

— Да та самая Жамилят. Вроде бы в пол глядит, а потом сразу зырк-зырк глазищами в твою сторону, как кошка на масло. А что, подкатись к ней, то да се, а там, глядишь, просватаем тебя за нее. Чем вы не пара? И опять ты будешь в чести. Каждый скажет: «Вон идет Али, муж нашей председательши Жамилят...»