Тамада

Снова тряхнуло на повороте. Бекболатов открыл глаза и взглянул на Жамилят.

— Вздремнулось, — как бы оправдываясь, произнес он. — А вы почему такая невеселая, Жамилят?

— Как это вы в темноте меня разглядели? — рассмеялась она. — Я сижу и думаю. О разном.

— Понимаю. Конечно, будет трудно. Сами об этом знаете. Кстати, надо вам постараться как-то взбулгачить ваших стариков. Гляжу, тихо, степенно сидят на первых рядах, но какие-то безразличные. Удивляюсь, почему мудрая старость терпит безобразия, которые творятся в ауле?

— Со стариками теперь мало считаются.

— Не совсем так.

— Я заметила, что секретарь райкома Амин Гитчеев... Он не очень-то ко мне настроен. Он на вашем месте не решился бы выдвинуть мою кандидатуру в председатели.

— Возможно, возможно. Но я вас рекомендовал, и он ответил: «Будет сделано». А вообще, смотрите в оба. Палки в колеса вам ставить не будет, но и под свое крылышко не возьмет... Сработаться с ним не так-то легко. — Бекболатов вздохнул. — Я его давно знаю, когда Амин еще до войны председателем колхоза работал. Я в то время секретарем райкома был. — Он хотел прибавить что-то еще, но лишь с досадой махнул рукой.

Ночь словно расступилась — это зажелтели уличные фонари. Въехали в город.

ЗАГОТОВКА СЕНА В ЗИМНЮЮ ПОРУ

1

Выехали из Нальчика в десять утра. Вместе с Жамилят в колхоз направлялся зоотехник из управления сельского хозяйства Иван Иванович Попков, добродушный, уравновешенный, средних лет человек, с которым проработали бок о бок не один год. Он должен был помочь принять хозяйство, подписать нужные акты и сделать отчет для министерства.

Накануне Жамилят сдала все дела в управлении своему преемнику и весь вечер перед отъездом посвятила детям. Даже расписала им задания на первую неделю: кому стирать и гладить, кому платить за квартиру, — казалось, все было расписано, распределено, утрясено, обговорено. Но едва отъехали от города, вспомнила, что многое забыла сказать: нужно забрать белье из прачечной, взять из химчистки брюки Ахмата, вернуть небольшой долг соседям, — просто упустила все это из виду. И ее снова охватило беспокойство о тысяче и одной бытовой мелочи.

Мимо проплывали оснеженные поля, отъевшиеся за осень вороны грелись на солнце; тихо и умиротворенно кругом, а на душе тревожно. Впервые оставляла свой дом и детей на столь долгое время. Конечно, в первый же день — сегодня вечером, да, да, сегодня — надо позвонить им, напомнить кое о чем. За Нажабат можно быть спокойной. Но Ахмат... Все-таки он еще мальчишка. Углядит ли за ним Нажабат?..

Когда приехали в Большую Поляну — был полдень. Народу в правлении — яблоку упасть негде: и все кричат, нервно размахивают руками; в этом разноголосье невозможно понять, о чем идет речь и почему все так возбуждены.

Когда Жамилят и Попков шагнули через порог, все вмиг притихли. Навстречу поднялся секретарь парткома Харун. Лицо его, с лохматыми, как щетки, бровями, сросшимися на переносице, было каким-то растерянным и в то же время крайне озабоченным.

— Добрый день. Мы вас давно ждем, — сказал он и тут же молча отступил, словно только от приезжих могла прийти помощь.

Жамилят подошла к жарко натопленной голландке, стала к ней спиной — за дорогу сильно намерзлась в крытом брезентом министерском «газике». Выжидательно оглядывала людей. Лица, лица, лица... Знакомые и незнакомые. «С ними мне работать, да, да, теперь это мои помощники. Но что же все-таки случилось. Стоят и на меня смотрят, словно на пророка. В чем дело?»

— Они с ферм пришли, — заговорил наконец Харун. — Снег выпал глубокий, а сено уже кончается. Хорошо, если хватит на неделю.

— На неделю? Снег глубокий? Кормов нет? — Жамилят резко, со стуком придвинула к столу свободный табурет и села на место председателя, за большой двухтумбовый стол. Заметила при этом, как двое мужчин снисходительно усмехнулись, словно подначивая: «Ну как, председатель, будешь выкручиваться, что скажешь?» Она повела на них быстрым взглядом. — Во-первых, в порядке уважения к женщине, можно было бы давно догадаться усадить меня. А во-вторых...

Люди молчали, кто-то нарочито громко закашлял в углу.