Тамада

— Ты, шельма раскосая, сюда попал по ошибке, — рявкнул Али, подойдя к Салману, взял со стола бутылку, сунул ее под мышку кассиру. — И ты тоже. Я теперь не председатель. Идите, ставьте бутылку перед новым начальством.

— Ну что ты, Али, как ты можешь так говорить?.. — начал было Салман, но Али подтолкнул его к порогу. — Я... — Салман попятился к двери, кассир проворно скрылся за дверью, опередив Салмана, который все клялся в лучших чувствах и пятился...

— Иди, иди, — сказал ему Али. — Теперь вам не будет от меня никакой пользы. Зря пришел на мои поминки, лучше иди на ее той[7].

Пятясь задом, Салман дошел до кухни, пробормотал хозяйке дома: «Спокойной ночи» — и выскользнул на крыльцо.

Али сел за стол, опустив голову на руки, задумался. Он испуганно вздрогнул, когда старая Фазу положила ему руку на плечо.

— Я все слышала, все знаю, сынок. Значит, тебя так отблагодарили за то, что ты ночей не спал, о себе не думал? Если ты не управился на месте председателя, что сможет эта одинокая женщина, Жамилят?

— Не знаю...

— А вы все, мужчины, почему воды в рот набрали? Почему ничего не сказали об этом?

— Не береди ты мне сердце, оно и так вот-вот разорвется! — резко сказал Али. Он был подавлен всем, что произошло на собрании. Ведь кого избрали? Жамилят. Ту самую Жамилят, с которой он когда-то вместе в школу ходил, за одной партой сидел, эту пигалицу, которую когда-то защищал от своры мальчишек, возвращаясь вместе с ней из школы. Мальчишки яростно кричали ей вслед: «Гяурка!» И кидали в нее комья земли. А он, Али, загораживал ее собой, тоже бросал в мальчишек всем, что подвернется под руку.

— Успокойся, — глядя на понурившегося Али, с горечью сказала хозяйка. — Хоть немножко отдохнешь от колхозных дел.

Разговор их нарушили шаги на крыльце.

— Вижу, совсем грустно в этом доме, — сказал, входя, секретарь парткома Харун Джамботов, обвел взглядом комнату и, когда вышла хозяйка, уселся за стол, вытянув перед собой узловатые руки.

— Для тоя нет причин, — ответил Али.

Оба помолчали. Харун умел почувствовать настроение людей, сразу угадывал, у кого — горе, у кого — радость, знал, что порой и молчание ценнее длинного разговора; но, будучи человеком впечатлительным, порой сам заражался этим настроением. С мальчишеских лет он всегда спешил на помощь Али, когда у того что-нибудь не клеилось, когда его заедала тоска. Сегодняшнее поражение Али на собрании он посчитал и своим поражением. И ему сегодня было не по себе. Ясно представил состояние друга, с которым ладил всю жизнь, никогда не спорил. Нет! Всегда соглашался. С детства между ними сложились отношения, в которых Али играл заглавную роль. С годами Харуну все меньше и меньше нравилась эта роль. Но, как говорится, привычка — вторая натура. И в зрелые годы он почти беспрекословно выполнял все, о чем просил Али, в душе негодуя, что не может оказать должного отпора и настоять на своем.

— Скажи, неужели ты думал до конца жизни пробыть председателем? Рано или поздно это должно было случиться. И нечего воспринимать это как трагедию. Разве ты больше ни к чему не годен?

— А какая работа для меня тут найдется? У меня ведь учительское образование, а в школе я ни дня не работал, своих детишек нет, к чужим я тоже не знаю, с какого конца подходить. Какой из меня учитель? Все время на полях да на фермах.

— Если ты такой джигит, каким ты сам считаешь, да и я считал так же, возьми себе ферму и там испытай свою силу. Погляди со стороны, может, и увидишь, в чем твоя ошибка была, глядишь, кое-что и поймешь.

— Значит, ты тоже согласен?

— С чем?

— С решением собрания.