Рвутся его вещи, ежедневники и блокноты с его текстами и их стихами, рассказами о нём, них и все любимые книги и картины, часть из которых написана даже ещё и ими…
Бьются горшки с цветами и рамы, кружки с фото… И всё же — летит прямиком в белую: в цель, да не по цели — слишком скучно же так быстро!
Девушка выходит из кухни как раз вовремя, когда чёрная налетает на белую и, намотав их волосы на руку, почти и пышет же жаром, если и не огнём ей в лицо, готовая уже и ударить, если и пока ещё не убить, показывая, как детям или зверюшкам ключи, чтобы отвлечь их наконец друг от друга и привлечь к себе. И чёрная тут же отпускает свою недожертву и уходит из комнаты, а там и из квартиры же следом, пока та скатывается по стене с руками у лица.
Но и только лишь слышит рёв машины сквозь свои всхлипы — выбегает за ними, успевая всё-таки прыгнуть в подаренную им машину с опущенной крышей за секунду до её срыва с места. И теперь лишь смотрит в зеркало заднего вида и как в нём отражаются языки пламени, прямо-таки и пожирающие уже не их, его частный дом: да и глупо было бы думать, что они запаслись бензином на месяц, а то и два заранее и только для машины.
Едут прямо. Девушка открывает окно. Справа от неё и чёрная держит её ногу, не давая опустить её на тормоз. Сзади белая и вновь заливается слезами, ударяясь уже почти и в истерику, пытаясь уговорить их всё-таки вернуться и если не обратно, то к нему.
Поговорить нормально. И простить на первый раз — с кем не бывает…
Чёрная затыкает её, а потом и вовсе бьёт наотмашь, когда та пытается помешать движению и закрывает глаза их водителю.
Машину заносит.