То «заика», то «золотуха»

(Cover — Рита Дакота)

«Какой ужасный сон!.. Разрушенный до основания — город. Вокруг — щепки и труха… Осколки стекла! Куски бетона и… Тела!.. Где — и части, ошмётки их. Кругом — вода и… Что ж так твёрдо-то?.. На кровати же! Твёрдая и влажная… земля? Асфальт!.. И я же — внутри: всего этого. Не «кошмар»!». Резко подрывается, тут же жалея об этом и, смаргивая «чёрные точки», держится за голову: пока в ней же и перед глазами — пролетают флэшбэки её «прошлой жизни» с семьёй. Родными и близкими. Друзьями, подругами и… Знакомыми! И будто бы ещё и накладываясь на настоящее — их нет. Никого — нет! И она же — уверена в этом: ведь видела каждого, каждую и… собственными же глазами!.. Как они — исчезали. Буквально же что — и на её же таких же руках. Всех — погребло!.. И всех — забрало. Но — что?.. Когда и она же сама — лишь вся вымокла: и одежду с обувью — можно было сразу и, не выжимая, выкидывать! Зато — живая, если и не «здоровая», и цела: как внешне, так и… «Всё»! Одна. Почему?.. И после — чего… такого? «После — цунами!». Мысль приходит параллельно — с волной же вдали, что движется ровно на неё: досметая оставшееся и «оставшихся» — на и одновременно со своего же пути! И, не теряя времени и не обращая внимания на боль уже и во всём теле; «хорошо», видать, упала-приземлилась до этого; вновь подрывается и… бежит к ней навстречу: в общем замогильном молчании и гробовой же тишине, прерываемых разве что — шумом же накатывающей воды! А что, кто ещё — остаётся?.. Выращенная же, как «комнатный цветочек» на том же самом подоконнике-окне, она и не может быть одна: даже если ещё и где-то там — есть жизнь. Начинать — заново?.. В новом и… С новыми же? Как?!.. Если и ко всему же ещё — не любит нового, изменений! Поднимается на крышу самого высокого, ещё оставшегося и разделявше-отделявшего её от неё-волны же, здания — и расправляет руки: не чтобы взлететь, а принимая свою судьбу такой, какая она есть… и «будет» здесь и сейчас! И волна — накатывает-находит на неё… Правда, и за доли же секунды до соприкосновения с ней самой, расходится — и проходит по обе же стороны от неё: смыкаясь уже — за!.. И лишь после, как акула и тот ещё ротвейлер, разворачивается и, возвращаясь, нападает — со и из-за спины: погружая её в себя — без возможности сделать и вдох… И вот она — внутри неё! Боится, по первости, открыть глаза, да и уж тем более пошевелиться, но когда всё же делает это и одновременно — понимает, что: всё так же — жива и цела; так ещё и её соль — «дооздоровила» её. А перед глазами только; теперь уже и не в голове, а и в водной глади-экране; проносятся — все события до, что она забыла: так неудачно «заземлившись» — не на ноги, а «тряпичной куклой»; телом и головой. Как она мстит за «раннее» предательство отца: находя его, как и в той самой «угрозе» — на краю света и из-под земли; как и матери — за её «воспитательные меры»: на пару с её-дочкиным же «фейсом об тейбл»; бабке — за «молчаливое одобрение» и только периодическое же напоминание, что «Можно и потише — за полночь уже: все же и они с дедом — уже спят!», прибавляя к «столу» ещё и стопку книг: для полного погружения её-внучки — на «дно слёзно-сопливо-слюнявой боли»; с «проходкой» же лица ещё — и по страницам, как тёрке, «грызя» и буквально же уже при этом параллельно и именно «гранит науки». А затем — и всем тем же «родным и близким», «подругам и друзьям»… «знакомым», что знали: и ни черта с этим не с-делали; так ещё и понукая же тем, что: «Ну они же — твоя семья!.. А «семью» нужно любить — при любых течениях и обстоятельствах»! А опускается на землю — уже и за пределами города, оборачиваясь, чтобы поблагодарить за «очередное же открытие глаз на правду», но не видит ничего: лишь разрушенный город! А когда ещё и смаргивает — понимает, что: всё это — было только внутри неё же самой. Её внутренний мир-город — разрушен! И что «цунами» — это она и есть. Она — сама: «сама» — всё и разрушила. И сама же — убила их и… себя: чтобы заново построить! И, только же собирается двинуться дальше, за «созиданием и разрушением»; без «сестры» же, как и «души», телу — никуда; рядом с ней тормозит машина — и парень же её возраста предлагает подвезти её, ведь и сам направляется: «Подальше отсюда — на поиски новой жизни…». И она соглашается, садясь рядом и улыбаясь этому и как никогда же, нигде да и ни с кем — «ироничному символизму»: «…со смертью» же. И… Продолжение следует!

*

Уже взрослая девушка — сидит на подоконнике окна и чиркает зажигалкой. «Удар. Удар. Удар». Чирк! «Удар. Удар. Удар». Чирк! «Удар. Удар. Удар». Чирк! «Удар». Пламя! Поджигает сигарету. Закуривает и, стирая собственноручно же нарисованные «его» глаза на «поволоке» стекла от конденсата-дыхания, разворачивается — к ещё девочке и поменьше в больших наушниках; вот так оно и бывает: сначала ты слушаешь чужих, чтоб не слышать себя и других, а потом… она — слышит себя, чтоб не слушать других и чужих, и наоборот; играющей в куклы на ковре. Будто — и копии её. Только — маленькой. И… Не «будто». Пока и сама же малышка — переходит на кубики: и каждый ново-построенный раз — рушит «башню», содрогаясь от последующего каждого уже и гораздо тише и глуше «для неё» удара и грубого голоса… с еле различимым женским стоном по ту сторону двери; через проход и ещё одну дверь! «Ругаются… Опять. Снова!». Девушка фыркает — и вновь выпускает дым в приоткрытое на проветривание окно: но и пряча же лишь только свои собственные слёзы — за этим; прося прощения — у «него», неё: за и из-за неё, как ещё «за и из-за себя». И не только за то, что не может помешать тому, что происходит там!.. А ведь и они обе понимают — что именно. Но — и не препятствуют!.. Пока одна и чисто физически — не может. Другая и морально — не хочет. И вот — открывается дверь! Одна. Вторая… И заходит — он!.. «Кошмар из кошмаров» и «Ужас из ужасов». А и казалось бы — всего-то: «отец»! И здесь вновь же — именно, что: «казалось бы», «всего-то»… И что: «отец». Монстр! Волк в овечьей шкуре!.. Садится на корточки — перед малышкой. Утирает — её слезы, уверяя, что: «Всё — хорошо!.. И так — и будет». Но так и не даёт ей взглянуть за свои плечи и спину! «Нарочно». Конечно! Как и бил же до этого всё: «Отчаянно»! Хочет взять её на руки, но останавливается, смотря ровно и прямо, в упор, на девушку — за её спиной. И взгляд его — вмиг стекленеет и холодеет… Но и лишь на: «миг»! Малышка же, успев таки из- и повернуться, не видит ничего и никого, спрашивает об этом, о причине его именно «такого», этого жеста, но получает лишь вновь же — его отрешённое качание головы: и «уходит» — на его же руках, всё равно смотря в ту сторону; где сначала и на губах — прорезается лютый оскал «для него», а после и тёплая улыбка со слезами меж губ — «для неё». Она не может — вмешиваться. Не может — и изменить! Но — хочет. «Так» — хочет… «Как» — и убить его!.. Как только и вновь же видит тело мамы, а «иначе» и не назвать, за кроватью — одна же голова торчит… Да и пока лишь — не отдельно и… не отделена! Но и крови же на ней, как и лице её, хватает; как и закрытых глаз! Она — без сознания! Докуривает… Выбрасывает бычок в окно. Закрывает его… И выходит из комнаты, прикрывая и дверь. Не с первого раза! Как и дверь спальни родителей — затем: дрожа не только руками, но и телом; и слыша весь свой спуск же вниз — дрожание ручки двери и стук своих слёз по ней и полу. «Так» — тихо! Опускается на первый этаж и… Виток! Ужин в гостиной. При всех и… Со всеми же. Она же, девушка, на спинке дивана, свесив ноги — и вновь вперив взгляд в отца! Он — знает. Чувствует и ощущает. Но — не смотрит в ответ. Хватило! Правда, только и ещё больше раздражается. А спусковым — становятся игры его же ребёнка с едой. Взрывается и подрывается из-за стола… Кричит! Машет руками и… Топает ногами! Сбрасывает половину посуды и приборов — со стола. Малышка же в этом время — под столом. Как и взрослая… она же. И с закрытым ртом. Маленькая же — с ушами. А её уже медведь — с глазами. Они не могут — контактировать. Но ей «так» хочется — её обнять!.. Что и не сдерживается. И та — ощущает! Просит — показаться, обещая не рассказывать. И та — являет себя, не говоря о себе. «Ангел-хранитель?». «Скорее: «демон». Но — и не «для тебя»!.. Да и вовсе же — не «хранитель». Пойдём отсюда?». Виток! Старшая укладывает младшую спать… После чего первая и сама же, накрыв вторую почти до самых глаз и макушки, удаляется на кухню. Там же — уже праздник!.. Он. И ещё трое — его же собутыльники! Проходя мимо, специально задевает его боком, чтобы тот увидел ту же самую малышкину одежду, майку и шорты, только на размер поменьше и на теле же побольше, и садится на тумбу у плиты напротив, вновь свешивая ноги, а затем ещё и расставляя их пошире за спиной… у его же друга; и всё с той же — «почти ухмылкой». Правда, и теперь уже, «истерической»; как и «болезненной». Она — знает, что будет дальше. И он — знает! Сглатывает… А та уже — кивает в сторону «удалившегося в туалет»… того же самого «его же друга-собутыльника»! И срывается — за ним следом, застывая в дверях: когда отец же уже внутри — и с руками и ногами выпихивает «друга»… со спущенными штанами на ремне и до колен… из комнаты малышки! Затем — скидывая его с лестницы… А следом — «почти» и жену, что таки выбежала, придя более-менее уже в себя, из их комнаты «на шум»: ей тоже неприятно было «это всё его»: и как ушла туда, так и не выходила; и попала же вновь — под горячую руку! Благо и малышка же — не проснулась… в этот момент. Но проснулась — в следующий!.. Когда и после нескольких же фраз друг другу из разряда «Какого хуя ты позволила ему зайти — в её комнату?!», «А какого х… рена ты — позвал-привёл их в наш дом?!», «Забыла, как со мной нужно разговаривать, дрянь, м?», «Молчание», «Я задал — вопрос!..», «Обращаясь — с уважением и…», «Громче!», «…на «Вы»!», «Да!.. Горбатого — только могила исправит, верно? А ну-ка!.. Пойдём со мной» — он потащил её за шкирку вниз, крича, чтобы и: «Остальные — убирались!». А малышка — лишь успела окликнуть его, держа одеяло под горлом: «Папа!», «Я скоро вернусь, милая», «А мамочка?..», «Молчание» и… звериный оскал! После чего — дотащил её уже и за волосы до стеклянного стола в гостиной, когда она всё-таки вырвалась, не желая и дальше слушать о своём же от него «пособничестве этим мразям и подлоге собственной же дочери под них», продолжая стоять за и отстаивать себя же, как и парировать о таком же: кто-что — той отец и её же муж, что таскает сам их сюда, при этом и сам же ещё всегда бухой, перегаром дышит на них; рано или поздно — что-то «подобное» должно было случиться и ладно, что и он же сам «этого» ещё не сделал; хотя — «мог» и без «не»! Он же, поражённый не только своей «виной», но и её «предъявой», замахивается на «тварь, что не может вовремя заткнуться, если уж и никогда не открывать свой поганый рот» — и бьёт наотмашь. Она — падает… и разбивает собой стол: один из осколков которого — пробивает её грудную клетку и, попадая точно в сердце, торчит и зияет в тёмно-бордовой дыре; пока она же сама — дёргается, задыхаясь, и булькает ей: ало-малиновой кровью, растекающейся изо рта и стекающей по горлу! Девушка же всё это время стоит поодаль на лестнице — и смотрит на это, повторяя мантру «Не должна вмешиваться! Не должна…», уже даже подняв и спустив за собой же саму малышку: что не видит всё это, будучи почти сразу же отвёрнутой и спрятанной за спину старшей, но, уже услышав, знает… и плачет. Тихо так. Беззвучно! Так же — её учили. «Если слабость — то тихая». И она сама — должна быть тихой. Ходить — на носочках. Ползать — на коленях, прося прощения… И «заслуженно» падать, роняя стулья, раз ей не понравилась — его стряпня… Но — молча! И плакать — так же: в себе. Или снаружи, но — тихо; и лишь — в подушку или в ванной. Туалете… Отец — видит это. Видит — старшую. За ней — и младшую. Видит — жену!.. Утирает слюни, крокодильи слёзы и… вновь говорит о том, что «Всё будет — хорошо», утаскивая мать и так же всё за волосы — на задний двор, оставляя кровавый след… к сараю. Берёт там лопату… Девушка же с мыслью «Да и кого я, к чёрту, и в этот же раз — вновь обманываю!..», нарушая правила и готовая понести очередное же «недолгое» наказание в виде такого же отстранения от «пытки», но и всё ещё уверенная, что с ней и в тот же момент был тогда именно «хранитель», что и поступил же точно так же, не хуже, чем и в «Гарри Поттер и узник Азкабана», хватает малышку с предусмотрительно перед этим закрытыми глазами за руку и, срываясь на бег, тащит её за собой к соседям: начиная постепенно тоньшать и пропадать!.. Пока отец — откапывает яму. А и затем — закапывает тело… Вместе — они обегают почти всех. И все же — их дома. Двери… «Конечно, дали бы они и вновь же провинившейся — всё сделать как надо!.. И какая же из?..». «Ты не должна — вмешиваться; не должна — и ничего менять! Это — не твоя пет…». «Знаю. Но — и не её!.. По-любому же — самая близкая и первая, которую я уже оставила позади: как на рынке же, ей бог-дьявол, пройти-обойти все прилавки, после понравившегося первого, а вдруг дешевле найдётся, и вернуться к нему же — в конце и по итогу. Прекрасно!..». И да, открывается — одна и… она же! Пусть и нежелательная вовсе и… Совсем!.. Тех, что и не обращали внимания — на шум. Единственные-и-неповторимые! Но и впервые — не семейной парой, родителями, а их сыном! И на последнем издыхании почти — она заталкивает-закидывает малышку к нему, попадая в него-его же руки — и окончательно растворяется под плач и рёв малышки; не сдерживаясь затем — и сама. Но она — в безопасности; а это — главное! Может, тогда она и «сама» преодолела это расстояние… Но сейчас — нет. Это — выше её сил… на двоих. И пусть же вновь — не поймут, но примут… Виток! И она уже — у полицейской машины, в которую сажают отца, после «эксгумации» тела матери ковшом спец. техники; пока малышка с парнем — в и у скорой. Отец — смотрит на неё из окна, на её пустое и заплаканное лицо, обращённое к «кукольной» маме, что бледными руками и ногами лишь торчит из горы чёрной земли… Садится!.. А следом, докурив, и она. «Долго ещё будешь надо мной издеваться?». «Я?!». «А что, я что ли?!». «Не знаю: твоя же — петля». «Я уже простил — всех. Её!.. Дочь. Тех ублюдков, имбецилов-родителей и их… пацанёнка, что ещё и опекуном себя затем, видите ли, возомнил!.. Хотя и к его, их чести — стоит признать: они единственные — молчали. Молодцы! Пусть и приняли её — к себе. То есть: «тебя»! «Не до конца» — молодцы». «А было бы лучше — как?.. Детский дом?!». «Я!.. Я бы — был с тобой». «И правда: лучше — детский дом!.. А себя простить — не хочешь?». «А я — виноват?». «А что, «я» что ли?!». «Ну, если так, то… прощаю». «А это твоя петля: чтобы ты и прощал?.. Тем более — ещё и так: с норовом-одолжением!». «Но ты же ведь сказала…». «Да и мало ли, что я!.. Кхм! Ты так ничего и не понял, да? Возвращаемся, кэп!.. «Мы» здесь — и впрямь: на- и долго». После чего — и проваливаются в темноту бездны, но и не в небытие: под рык водителя, его крик и её же смех… с почерневшими глазами — над голодным животным оскалом. Что ж, «подпитываться» параллельно, совмещая «полезное с приятным», ей никто не запрещал!..

Сердце

(Cover — Dante; «AM-A-S» — сериал «Люцифер», 2016–2021 гг., США, Режиссёр — Лен Уайзман, Кевин Алехандро; сериал «Флэш», 6 сезон 9 серия «Кризис на Бесконечных Землях: Часть третья», 2014–2023 гг., США, Режиссёр — Дэвид Наттер; Клуб Романтики: Секрет небес; Книга Фанфиков, Клуб Романтики: Секрет небес, «Вторая жизнь», Автор — _BKaterina_)

«Клуб “Падший”!.. Как и… впрямь же: «не-пред-ска-зу-е-мо». О!.. И даже внутренний голос — предатель, Павлик Морозов, Брут и Иуда, блин, в одном и моём же всё «флаконе»: и здесь ведь — ирония; и в нём-ней же — «сарказм». Но и… да: не лишённые, как и прежде же всё, «сим-во-лиз-ма»!.. Значит, и правда, «не зря»! Да и в «ком» ещё и по этому же ещё поводу сомневаться — не в дьяволе же… и сразу после «бога»… кхм… и его же всеви- и ведении: «все-знающ-нос-ти»! Ну что ж… “Все мы — когда-то были «ангелами», сред-нян-ка!..”. Пора посмотреть — и на твой «внутренний мир», Лю-ци-фер!». И, не теряя и далее времени, без желания ещё пере- и разубедить себя, будучи уже даже и в паре метров от… ада… девушка перебегает через дорогу и встречается лоб в лоб, а и точнее «лоб в грудь» — с фейс-контролем-охраной: двумя рослыми и широкими «шкафами-демонами»! «Потерялась, среднячок?..». «Карта!.. Точно. “Не будь к ним так строга, се-ре-дин-ка: эти взрослые тёти и дяди просто делают здесь то, что больше всего в своём уже и довольно-таки долгом существовании — желают! И это ли и не прекрасно, м?.. Так ещё затем — и получать то, что: заслуживаешь. А и главное — действительно хочешь!”, “Когда ты уже прекратишь так меня называть?.. Когда я, наконец, приму сторону?!”, “Ты никогда её не примешь до конца — уж мне ли не знать!.. А насчёт — «прекратишь»: не отбирай у меня — хотя бы это! Если уж и не быть «Сквозь-баб»… Прям «сквозь» и… На самом деле «всех»… То хотя бы и «Меж-мирами» — за счёт же всё и тебя!.. Кстати, ты можешь делать то же самое — и за счёт меня. Точнее… Вот!.. Правда, я здесь — «милашка»?”, “Само «дьявольское очарование» и… «божье же разочарование»!”, “А причём тут — арфа?”, “А причём тут — пиа… Что?! Ты — о чём, вообще?..”, “А — ты?..”. И точно — я когда-нибудь прибью его… основательно и до конца… за перевод темы. Но это будет — точно не сегодня!.. Да и — не в этом веке. Хотя и… кто знает». «Свист!». «Какие нелюди и без охраны!..». «Что — странно». «Ну ладно, проходи!.. Его — ещё нет. Мы сообщим — о твоём приходе сами!..». «Лично». «Развлекайся… пока». «И… одна». «Да заткнись ты!..». И, как в сказке-мультике о «Красавице и Чудовище», шкафы, наконец, разъехались-отошли в и по обе же стороны от прохода в клуб, пропуская гостью внутрь него: где её тут же и в «предбаннике» же — встретил ещё один демон; «поменьше» тех, но и всё равно же — постарше её; и без лишних слов, хоть и с лишней улыбкой-ухмылкой; уже и знающи от друзей — кто перед ним; разул её, как в боулинге; предоставив самый неприметно-нейтральный номер ячейки и ящика «тринадцатый» для её туфель; и пропустил дальше — за тёмные же шторы: где и в той же всё, хоть уже и полутьме, благодаря светодиодам, под такую же и — музыку — уже веселились все: кому… лень. Именно: «лень»!.. И все остальные грехи-и-пороки вместе с кругами — по расписанию и прейскуранту. Со средней же температурой по больнице — «Геенна огненная»!.. Даже, а и тем более для ангелов, что променяли небеса на Землю или даже предали их на и за ад, «разменяв свою жизнь на существование»: как ещё и чуть ранее же сказал их уже и «бывший директор» — на этаком-таком же и их же всё «выпускном», что разве что и отсутствием алкоголя; хотя и, казалось бы, кто ещё и святую воду в грешное вино там обращал-превращал, а не наоборот; отличался от насущного же места. А остальное — прям как и по «Данону-канону»: отсутствие крыльев, нимбов и… всяческих привилегий; с наличием — лишь пота на лицах, костяных обрубков за спиной, кусков ткани на телах и… крови под ногами: терять крылья без насильственного вырывания, лишь с естественным «облетанием-ломкой» для смены, оказалось — куда хуже и больнее!.. Но и зато же — их скоро можно будет прятать: а не кичиться направо-налево и в «лица» тыкать — их «божественным же светом и мирским золотом»! И, пока она осматривается и протискивается между танцующих к бару, стараясь никого не сбить и не перебить; уже и не замечая, как и сама — мироточит-кровит: по крайней мере — пока и ступнями, наступая на костяные ошмётки и осколки стекла; своими же крыльями — пока лишь «облетая»; на сцене поют — про «Сердце». И поёт же не кто иной, как Данко, «Dante» — по псевдониму, им же, своим сердцем, людей и выведший когда-то из темноты к свету! И стоит ей только присесть на стул, как перед ней тут же оказывается Олд Фэшн, заполненный до краёв дымящейся светло-голубой блестящей жидкостью, с лёгкой руки — такого же почти, как она, только обращённого бармена-демонёнка. «Поздравляю!», «Взаимно!.. И каким же нужно быть дьявохульником, чтобы такому парню, пусть и продавшему душу, но за талант и личное одобрение-приход дьявола, пришлось выступать под псевдонимом, пока и тот же в это самое время, вдохновившийся-спиздивший, выступает с и под его же: лично-собственным именем?», «Полагаю, таким же, как и он, она и… они все же — здесь и сейчас собравшиеся!.. Лю-ди… И «не»!.. “Пираты-проститутки-меломаны… Чьё время ещё — не пришло. И чьё — уже «да»!.. Сбежавшие и променявшие свою святую-святых богадельню — на это… «место разврата» и отсутствие возможности вернуться: попросить прощения и… получить его”. И теперь лишь только — танцующие на стёклах, осколках своих сердец: с дырами в груди и… с костяными же обрубками-пеньками — на и за их спинами, что уже и сами почти осыпались; не говоря уж за их крылья и перья… окрашивая свои ноги и пол — в алый и… винный», «Что ж, это — их выбор и такая же ответственность!.. Как и «оправдания». Причины и решения… Ли-шения!». И, чокнувшись с ним, его кулачком, в воздухе, пригубила — до середины; не замечая, как в клуб входит уже и прямо-таки несвятая-несвятых; в сопровождении — такой же «свиты»; и как они быстро — рассеиваются по всему его периметру с его же всё и кивка-отмашки: пока и он же сам, «под ручку» с пышной особой «особо прилипчивой к статусу»; слишком гордынной, чтобы отвалиться самой, но и не слишком гордой, чтобы понять, что она ему нужна чисто для того, чтобы греть его же постель и «её» же, «будущей», место; проходит-поднимается на второй этаж и vip-балкон, чтобы и так же уже осмотреть «свои владения», осмотреться и подтвердить на практике нетеорию своей-его же охраны и на входе. «Вроде бы крылья должны были повредить — минимум лопатки и максимум передние рёбра…», «Что и произошло», «Но — и «с вырыванием»! А с «опадением»?.. Лишили — сердец!.. Словно бы они — не слева и в грудинах, а ровно посередине и… Крылья прирощены-приурочены — к ним! Будто бы… и «костяки» — вокруг них и лёгких: те же — «грудины» и… «рёбра»!.. Только ещё и «лично-единственные» — лишь для сердец», «Ну… Они отдали их — тому, чему и кому теперь будут служить! Это… Логично!», «А душа?..», «А что: “душа”? Раскроется — с новыми: с ещё большими и широкими… Как «второе дыхание» и… такая же «жизнь»! “Будто бы и крылья — за спиной”: так же вроде бы это звуч-ало — у нас», «Да!.. Наверное, ты прав», «Конечно же, я: “прав”! Как и в том, что тебе — уже хватит», «Один — бокал-стакан!.. И то — наполовину… полон», «Ну хоть и не “пуст”, верно? И вообще… Ты пить сюда пришла?.. Или танцевать!». «“Танцевать”, конечно, она сюда пришла!..». Ворвалась в их диалог — троица из: «тёмненькой» демоницы, «рыжего» демона и… «тёмного» же ангела! «Даже и не знаю, кто из вас троих — больше выглядит ироничней и… «сюрреалистичней»: тёмненькая «тёмная» или тёмненький… «светлый» — среди «падших»!.. «Конопатый» — не в счёт», «Эй!..», «Вот тебе и “Преступление и наказание” — в разрезе «дедки и… лопатки»! Получил «картошкой» — по еб?..», «Много мы понимаем — в дружбе и влюблённости; но и так мало — в любви!..», «Это ты — моему отцу скажи!», «О-па!.. Босс — в здании. Код красный! Повторяю — ещё раз… Флаг и флагшток!..», «Смахись, пока ещё что-нибудь «красное» — у тебя не нашёл!.. Например — его щёки. А там — и не только же их и в твоей же всё з!..», «Бежим!», «И как ты его терпишь?..», «Я могу — …», «Во-о-от!.. А это — тебе твой же ангелочек и расскажет-нашепчет: если сможет говорить — после «На счёт “три”»; и когда я же скажу: «три»… «Три»!». И дух на одну же треть несвятой и одновременно святой троицы — тут же пропадает, пока девушка тихо смеётся себе же под нос и в пол, следя за тем, как крайние и последние окровавленные её серые перья падают — с остатков и останков крыльев на пол: где — с частичками их и кожи; а где — и нет. Даже и не представляя: как было бы больно им обоим терять по перу, частичке сердец, если уж и не душ — за каждую секунду, проведённую не вместе, если бы все всё и чуть раньше узнали! И тут же зная: какового же почти это — из-за неразделённой и невзаимной, беззаконной любви к нему; пусть и родственной душе. В её же всё случае — в общем!.. И к любому же существу — до обращения и принятия стороны: в частности и… «принципе». Но и которую же он так таил — ради неё и… «них»!.. Пока остальные, вновь и вновь, по одному же билету и из семи, летали — по одному же и из девяти уже кругов. «Будет немного больно…», «…Я уже привыкла», «А я — и не тебе!». И, перед этим разделив его заклинанием на латыни, отдал ей часть своего сердца, прижав её к себе! «Что было в “Падшем” — останется в “Падшем”?», «До завтра!.. Пока же — побуду твоими крыльями», «А завтра — что?», «Была война». И, укутав её своими крыльями, в один щелчок опустошив и клуб, забрал её к себе!

Палево

(Cover — Мари Краймбрери; «AM-A-S» — «Ненавижу» / Миша Марвин; «Советник», 2013 г., Великобритания, США, Режиссёр — Ридли Скотт, «Пятьдесят оттенков серого», «На пятьдесят оттенков темнее», «Пятьдесят оттенков свободы», 2015–2018 гг., США, Китай, Япония, Режиссёр — Сэм Тейлор-Джонсон, Джеймс Фоули, «365 дней», «365 дней: Этот день», «Следующие 365 дней», 2020–2022 гг., Польша, Режиссёр — Барбара Бяловас, Томаш Мандес)

Компания из парня и двух девушек выходит из отеля и, пока одна из них приостанавливается, забивая очередную текстовую заметку в свой телефон, вторая и сам молодой человек с помощью парня-водителя, тут же выскочившего и открывшего им двери, погружаются в темноту и сам салон с лёгкой фиолетовой подсветкой за тонировкой окон, садясь на пассажирские сиденья: спереди справа и сзади него соответственно. А дописав до точки, и первая тоже следует их примеру, садясь за своей подругой, справа от друга и с лёгкой же помощи-подачи руки водителя же, пока её собственные — на- и переполнены, забиты: сумкой, кожанкой и телефоном; за что и сразу же благодарит его, но и как-то больше «мимоходом», не рассматривая и не обращая особого внимания, будучи ещё не до конца вышедшей из собственного «мысленного астрала»: обдумывания очередной своей «рукописной сцены». И, пока он обегает автомобиль, а ребята начинают незатейливую беседу меж собой, достаёт наушники, чтобы ненадолго отключиться, переключиться и, войдя в «свой мир», дооформить скелет-текст-диалог с помощью подходящей музыки — описаниями и какой-то, хотя бы пока и «фоном», картинкой. Да и вот только стоит ему сесть на своё место, как она находит для и себе — новый объект; а и точнее — «субъект для вдохновения», воображения и прямо-таки «полёта фантазии»: начиная осматривать его вдоль и поперёк. Пусть — и из-за спины: и только почти — лишь с правого бока!.. Но ей и этого хватает, будучи «слабой», если уж и прямо не «падкой», на мужские тату. А и в особенности — на накаченных и смуглых, как у него: шее и руках. Так ещё и исключительно — чёрных!.. «Залитых» и резких. Рваных и грубых… И под белой рубашкой!.. При общей же его «ч/б классике» и на-, как и заброшенном на кресло позади себя-него же — пиджаке! Заинтересовывается. И даже — почти залипает. Если бы и опять же всё — не её друг, что и тут же выводит её из транса, толкнув. Но — и не отдёрнув. Подтолкнув! Сместив угол её обзора своим взглядом — на его проводной правый наушник, а затем и на её портативные и всё ещё в чехле. «Чёрт бы побрал — эти новые технологии и реальности!.. Скоро — мир поработят. И всех же нас! Хотя… И кому я вру?.. Ведь и вместе с тем же — как колется: очень-очень — хочется попробовать. Хотя бы даже и впервые — опробовав это самой. А там — и под интерес узнать: что будет. Совместимы ли — мы?.. Общий ли — и поток!». Вставляет в уши наушники, подключая их к телефону… Находит «полупроводное-полупортативное устройство» рядом — и тут же подключается к нему, запуская и «свою же волну» параллельно! Он же, в это самое время, уже и заведя машину, выезжает и встраивается в поток машин: когда его вмиг будто ослепляет — и он… пропадает, выпадая душой. Но и — не телом! Причём — и находясь же ещё: в той же самой — «своей» машине. Но и только лишь уже — с ней!.. Она же — будто везде и нигде одновременно: с ним и не. Её же друзья — усмехаются и перемигиваются друг с другом: пока она уже и основательно завладевает его «бессознательным» — и посылает «свои» ведения, подсоединяясь к его «энергетическому потоку»!.. Буквально, что и «синхронизируясь» уже и сама, вместе с гаджетом, с ним; входя — в симбиоз. И вот уже ведения не только её, но и его и… «их»! Разумные рамки и грани, запреты — сняты. Сорваны — с петель!.. «К чёрту — фамильярности и формальности!.. Свобода. Без ограничений! Музыка — на полную». По левую сторону от них — море. По правую — океан… Впереди — солнце и… закат. Прям — как и в той «старой»: «машинно-гоночной игрушке». И больше — ничего и никого не надо!.. Только — полумрак салона в фиолетовом «диоде»… «Белый» дым. Её танцы — в салоне и на светофорах-переходах: в свете фар перед машиной, на багажнике… крыше — для него. И его жилистые, венозно-знойные руки — для неё!.. Которые всегда — так близко. И в которых так же — хочется оказаться. Но и она всякий же раз одёргивает себя и… не спешит! Сначала — перелезает на часть сиденья: сзади него. Обнимает руками… Улыбается! Затем — и ногами: смеясь и «философствуя»! Затем — выпрыгивает меж сидений и, крича «Видишь!», указывает на метеоритный дождь и… падающие звёзды! Садится — справа от него, пока он расслабленно ведёт одной левой: правой же — снимая её на свой уже телефон! После чего уже и она вырывает из его руки гаджет — и снимает их обоих! Следом — отбрасывает его назад и садится на него: на очередной остановке — на «красном». Это ведь — не гонка. Куда им спешить?.. Да и тем более — когда они одни! Жмётся к нему. Отдаляет… И так — несколько раз! Практически и вновь же раздевает, уже избавляя и его от куда более и свободного, «спортивно стиля», парки и толстовки, царапая спину под ними! Целует… Окна потеют — от дыма, «общей температуры по больнице» и… их частно-собственной! Пока и одной левой — забирается в его волосы; правой — проводя по стеклу: дабы хоть и немного — охладиться, как и не совсем срываться. Не до конца! Ожидание десерта, как и остаток дождя, осадок после града для неё — куда нужнее и важнее самого десерта и… таких же осадков! А стоит и ему забраться к ней под кофту, как она выпрыгивает из машины — и залезает на капот, продолжая танцевать. После чего — садится перед ним и, уперевшись лбом в лобовое же стекло, просто смотрит ему в глаза. А его — до мурашек и сглатывания пробирает!.. Не от её расширенных зрачков, распахнутых глаз и учащённого дыхания, создающего конденсат: мутную поволоку и по ту сторону стекла. А от самого взгляда — прямо в душу! Настолько это для него — эстетично и эротично! «Что ж, тебе тоже достаточно держать за руку или, как здесь всё и сейчас, смотреть «душа в душу» — и быть фактически раздетым и голо-оголённым. Нагим — передо мной!.. Настоящим и естественным… Натуральным!..». «А так бы и вполне могла выглядеть фраза: «глаза ебутся». «Тра-хаются»… Если бы на твоём месте — была Диаз. Снимался «Советник»!.. Не говоря уж — и о её «рыбке». «Пятидесяти оттенках» и… «365 днях». Но этого здесь — нет!.. А значит, и смыслов этих-тех — нет! Есть только — ты. Я и… Мы!». Дёрнулся к ней, забыв, что между ними преграда; так ещё и то, что та — по ту сторону, а он — по эту: и руки всё же — на верхушке руля держал; а когда спустил — нажал на клаксон. Сигнал! Смех! Тут же — и очнулся… Уже — на месте! И даже припарковался — ровно: около спортзала! Ребята — выходят-высыпают из машины вместе с ней. Он — стряхивает головой. Ещё раз… Осматривается… Никого! И только спустя «мгновение» видит перед и своими же глазами буквально — кусочек бумажки за дворниками, что и взять в реальности не может! Открывает записку, вновь моргнув, и видит уже не номер «подключённого к нему её устройства», а телефона и поцелуй — под напечатанным курсивом текстом: Позвони мне! Повторим и… Продолжим — на практике. Поворачивает голову вправо — и видит её уже и по ту сторону двери-окна! Она — ловит его взгляд, подмигивает и заходит в здание, в том же самом обличие, что была с ним там, под его же смех и мысль: Успела же переодеться!

«Камень на сердце»

(Cover — Полина Гагарина; «AM-A-S» — сериал «Люцифер», 2016–2021 гг., США, Режиссёр — Лен Уайзман, Кевин Алехандро; Клуб Романтики: Дракула. История любви)

Девушка в белом длинном платье, сбежав со своей свадьбы после того, как жених не пришёл, и слишком далеко зайдя в лес, потерявшись, бродит по нему — и вдруг замечает маленькую девочку! Словно бы и себя — в прошлом. Да и почти — в том же самом платье: только меньше размером, без длинного и широкого подола, фаты… Но и с теми же зато — волосами и глазами… Вылитая она! Прямо — и «кукла». Куколка… бабочки!.. Что и какое-то время что-то ищет — и… находит диковинный красно-рубиновый камень-цветок: будто коралл и скопище сталагмитов или сталактитом, если перевернуть, в пещере! Но и как только же тянется, чтобы сорвать его к себе в корзинку, тут же появляется «чёрный сгусток», тьма: и в лице — её же королевы; что и пытается затем — поймать девочку. На что и та же — сразу бьёт её светом из своих ладошек и растворяется вместе с таки и собранным цветком: создав будто и «карман» с его помощью — меж временем и сквозь же всё пространство! Королева очухивается — и… переключается, замечая уже и другую: ту самую девушку. И, думая, что они сообщницы, обкрадывающие её «тёмный лес»; что и так становится понятно, как только свет и в лице же той девочки исчезает; прибирающие себе и такие же её драгоценности; будучи, как собака на сене, зная, что те могут прорастать и давать невиданную силу: что свету, что и тьме; почивая на лаврах: «Сам не “ам” — и другим “не дам”»; понимая, что и во тьме они не растут, но и её — значит ничьё более, не достанутся они больше никому; так ещё и не хуже Кощея, что так над своим златом и чахнет: не зная как и кому, куда его применить; нападает уже на неё! Летит за ней — и почти догоняет этакого и «дайвера в ластах на суше», без какой-либо и «форы», когда вновь появляется та же девочка: перед девушкой и в момент — когда та почти что и наворачивается на бегу в своём платье, протягивая руку и утаскивая к себе; в «светлый мир». При этом — ещё и цепляя, почти и отрывая, отрезая всё-таки подол его: при закрытии за её спиной и перед лицом «тёмной» же — портала; не только и красота — требует жертв! И, не успевает девушка оценить потери, а там и место, где они оказались, как малышка уже показывает ей поле — с теми же всё цветами, что прорастают и вполне же себе растут: но и — не цветут. И параллельно ещё рассказывает ей — о сказании, даже и о «пророчестве»: о «девушке в белом», что и так случайно-кстати должна появиться здесь, на «свету», и помочь оживить эти цветы — «Светом своей же души»; буквально, что и осветить их, взрастив собой!.. Ведь и исключительно — «добрыми и светлыми намерениями-поступками»: исходящими — лишь и из сердца же. И «тёмная» же об этом — тоже знает: по большей части — именно поэтому и мешала, как и будет же ещё мешать им; даже если ещё и не оценила до конца её потенциал! О котором и сама же девушка-носительница — не в курсе: как и том — как это всё сделать; ведь и её сердце уже не хуже этих самых же цветов — каменное: после ряда — уходов, расставаний и предательств! Ну а девчушка же не унывает и, как бы вновь невзначай, знакомит её… с садовником — парнем её же возраста: с какой-то и впрямь «неимоверной грустью» во взгляде — до этого. Но и после же, с ней — уже даже и радостью. Будто — и узнал!.. Хоть и тут же скорее — «доброй печалью». Словно ещё и ко всему же — что-то помимо сам знал и понимал. На вопрос же о королеве, раз есть та и там, должна быть и тут: он — молчит; а девочка — тут же переводит тему, уводя её и помогая обжиться, обустроиться. И хоть вопрос и повисает в воздухе — он всё-таки имеет место быть, как и ответ: ведь и вещи почти что и её размера — находятся там, где только лишь почти… одни дети!.. Да и тот парень. И детей — много: что — и на любой «образ и подобие», вкус и цвет… Пол и возраст! Словно бы и сам этот остров — лишь их только… Был. Теперь же — ещё и двух уже взрослых! И они все со знакомства, сразу же и вместе, берут её — «в оборот». Тренируют. Показывают — как нужно, а и главное «верно и правильно»: открыть и развить в себе-ней свет… заново! Время — идёт… И она же почти — готова!.. Когда, параллельно ещё и общаясь, помогая и тому парню, узнаёт, что он почти так же, как и она, попал сюда — и вроде как тоже «по пророчеству»; и понимает, что не по своей воле — делает это. Так и о каком «личном добре» и «собственном же свете», «благости» — может идти речь: если всё так — вынужденно-предопределено! Уходит ненадолго, уже и в их лес, подышать и подумать, взвесить всё… А когда возвращается — видит, что на них напали: один из мальчиков попался на «лживую удочку» тёмной королевы — и привёл её к ним через портал, взамен на «всё же её»! И понимает, что должна помочь им — взрастить цветы… Принимая ещё и то, что как бы там ни было, а на пустом, как и эти же самые цветы, ничего бы в ней не выросло и не сподвигло: а значит — что-то есть её и от неё! Отвлекает «тёмную», пока дети обкладывают цветами её: по кругу. Но они — не цветут. Да и что уж там — не растут!.. Хотя приживаться и вживаться — должны тут же: свет же — вокруг. Но и тьма же — здесь; и всё-таки — мешает! Пытается помочь им, как учили, но безуспешно. И королева — уже почти пересекает поле, «защитный круг», когда перед ней почти что и вырастает, тут же и «врастая», тот парень, закрывая девушку, а она — прикрывает его: слушая, как он говорит, что это всё, что он ей сказал и сделал до, никак не связано — с «пророчеством»; что она честно — ему понравилась; и что он правда — влюбился, полюбил её! И она обнимает его со спины, прикрывая глаза… И не замечает, как по щеке — катится слеза… «веры», не иначе. Но и тут же почти — слышит треск! Его и в нём. А затем и то же самое, так ещё и чувствуя, ощущая, происходит — с ней и внутри: трескается — камень!.. А вместе с ними — и все вокруг! Свет прорывается наружу — из камней-цветов: снаружи и внутри; а вместе с ним — прорастают и цветут цветы!.. Растут под небо — и… тут же сплетаются, образуя клетку для той самой королевы: окутывая её полностью и погружая её уже и не в её же тьму, ведь и унося-утаскивая затем — под землю; этаким ещё и «круговоротом жизни-смерти»: ведь и на чём-ком потом прорастут и расцветут далее — другие цветы! Дети же тут же, как по сигналу и собравшись общей кучкой, разбегаются по порталам — вынести и принести сюда оставшееся и оставшихся. На что взрослые — лишь смеются и качают головами. После чего поворачиваются — и смотрят друг на друга в глаза. Улыбаются! Целуются… Он — отрывается первый!.. Но и только лишь затем, чтобы встать на колено и предложить ей быть его, а заодно — и их… королевой; ведь и как она верно ещё и сама догадалась: он — король! Но и не сказал — почти по той же её причине: чтобы уже она — не позарилась на его сердце и трон… просто так. На что уже и она одна смеётся и вновь же сквозь слёзы, но уже и радости, повторяя его же недавние слова ей: о любви — не за что-то или кого-то… как и не «потому что» и «вопреки»… в принципе! Да и не соврал же — не договорил: не посчитал нужным — хотел быть как все; со всеми, вместе и… рядом. И стал!

В двух шагах от рая

(«AM-A-S» — MBAND)

Белое полотно с лёгкой серо-голубой поволокой-окантовкой облаков: сверху, конечно же, светлее и белее, к низу же — темнее и… рыжее; этакий и «ироничный символизм», рай и ад, «ручкой», «карандашиком» же — где-то между ними, в дыме и тумане, ещё и Земля! И будто бы — ещё и поделено надвое: по правую сторону — падает, не «сходит» и не «ниспадает», изгнанная из рая темноволосая девушка, в полёте перевернувшись левым боком с перевязанными «золотой нитью» руками за спиной и подогнутыми под и одновременно за себя ногами, так и не успев встать с колен, а нить и в принципе разорвать невозможно — только перерубить, как и крылья; вот только и ей их — вырвали и сбросили следом вниз, разбросав по сторонам: двумя белыми облачками-ошмётками, сразу же растрепленными и почти даже уже и унесёнными по перьям ветром; скорость-то падения — какая, так ещё и смешавшись с её же слезами по пути, прибавив в лишнем грузе и тут же скорости-притяжении; в то же время как по левую сторону от неё, «правым» и снизу, к ней поднимается её парень-демон: с чёрными крыльями и тревогой, страхом в глазах; посередине же, как в комиксах, «вырезка-перекрестие» глаз: её закрыто-зажмуренных и его распахнутых тёмно-карих. Спешит!.. Словно и хочет поймать-помочь.

Смена кадра-холста! И вот уже между ними — «идеальная» вертикальная, прямая и чёрная линия: не трогая лишь и их же всё взглядов — обводя и обходя их; будто бы уже и именно «две» отдельные картины — соединили в «одну»! Рядом с ней — появляются «подобные» ей ангелы, три парня, почти прям как «в том анекдоте» и той же «сказке», нет, средний-рыжий, младший-шатен и старший-брюнет: и пока средний и младший — ловят её крылья; восстановить не «восстановят», как и обратно не «прирастят», но «благодать» нужно вернуть обратно — с- и гореть она должна в другом свете и цвете, огне, иначе — бого- и дьявохульство, да и чего ради — ещё люди увидят, распознают и с ума окончательно сойдут; а старший же — нагоняет её и почти ловит; изгнание «изгнанием», а «существовать» и в дальнейшем можно и «нужно» — «не только» в аду; парень же её — находится уже почти и параллельно ей, но и всё ещё по левую же сторону от неё, как и его же взгляд: что уже и не направлен на неё, да и был ли когда-то: она же — так и не открыла их-свои, чтобы посмотреть. А он?.. Просто смотрел — сквозь. Чуть выше и… Как обычно!

Вновь смена кадра-холста! Где она — почти что и буквально «улетает с картины»: уже — и в самом низу её; когда её — всё же подхватывают, крепко обнимая-держа. С крыльями — всё так же и буквально же «схвачено»!.. Ну а тот же её, «не её» уже и «на деле», парень, «недоспаситель-перегубитель» — уже и вверху, почти и «на-верху», как и хотел: с хитрой улыбкой-ухмылкой, почти что и «оскалом» и с радостным блеском же в глазах; поднимается же — в рай. Когда и она… Ну а он же — просто выполнял очередное же своё «задание»! «Позволительно-дозволительное ли зло»?.. Для него — да! Но — не для неё и… Её же девчонок! Почти же? «Почти»!.. В тот же момент и такой же миг — его внешние эмоции меняются: как и внутренние же чувства и ощущения «палят» — святую воду… в огромном чане: что и с лёгкой и нежной руки «младшего-в-юбке», с тяжёлого точка такого же «среднего» и грубого пинка аналогичного «старшего» — переворачивается и… льётся ему же на голову, окатывая с неё до ног; и сжигая — его уже «пернатых»: до шрамов на спине!.. Ну а «что было дальше» — знает только его и… их же всё отец-творец!

«Померяемся богами?»: так могло зваться это тва́рение! Как и: «В одной семье — не без урода; а в другой — не без исключения». Если бы не одно «но»!.. А и точнее — «два». Первое: их — нет!.. Тот — не спускается. Этот — не поднимается. Второе — смотрим первое!

Давай навсегда — Пока в городе пробки