– И когда виделся с ней в предыдущий раз, и потом, в ту ночь, когда мы потеряли Этторе Лонго, он их, конечно, выполнял… Речь не шла о том, чтобы ее подставить, ни в коем случае. Только о том, может ли она каким-то образом нам навредить.
– А если бы она и правда представляла для вас угрозу?
Он снова улыбается и смотрит по сторонам, вдруг вернувшись к конспиративной манере прошлых времен. От этой внезапной осмотрительности он даже молодеет.
– Разное могло быть.
– Что, например? – интересуюсь я.
– Например, можно было ее нейтрализовать.
– Вы имеете в виду…
– Да нет, ясное дело, нет. Тезео бы не позволил, да мы бы и сами так не поступили. Наша война – дело жестокое, но мы всегда оставались рыцарями. – Он пожимает плечами. – По крайней мере, некоторые из нас. И поверьте мне, куда больше, чем англичане. Те играли грязно. Они всегда были такими.
– А каким был ваш товарищ Тезео?.. Рыцарем?
– Да, во всем. Венецианец старой школы: редкая смесь цельности характера, простодушия и гордости. Хороший человек, это правда. Настоящий рыцарь, говорю же… Знаете, что он сделал, когда мы наконец настигли «Найроби», за несколько минут до того, как взорвалась мина?
Я теряюсь. «Найроби» – это был крейсер на вооружении британского флота, атакованный отрядом «Большая Медведица» в порту Гибралтара. Кое-что я об этом судне знал или думал, что знаю.
– Нет, – признаюсь я. – Не очень. Не все.
Он хитро глядит на меня и подносит стакан к губам.
– Со временем я вам расскажу. В подробностях.
Он снова берет стакан, отпивает, ставит на стол. Его невестка выходит на порог с мелом в руке, чтобы написать дневное меню на грифельной доске, и они вступают в бурную дискуссию на неаполитанском диалекте, из которого я понимаю едва ли несколько слов: что-то насчет томатов, которые надо добавить в спагетти с рыбой. Невестка удаляется в дурном расположении духа, а Скуарчалупо возвращается к рассказу.
– Поскольку мы подозревали, что эта женщина может быть для нас опасна, мы придумали, как за ней следить, – продолжает он. – Через итальянского консула и наше посольство в Мадриде мы вошли в контакт с испанскими властями, которые могли либо арестовать ее, либо вывезти… Необходимости в каких-то брутальных решениях не было.
Я спрашиваю, знали ли испанские власти о том, что происходит на «Ольтерре», и он отвечает: совсем не знали.
– Мы скрывали наши дела и от них тоже, – добавляет он. – Водили их за нос до самого конца… Дурачили, как последних лохов.
– Давайте вернемся к хозяйке книжного магазина, – прошу я. – Что же все-таки произошло?
– Значит, Тезео пришел повидаться с ней первый раз, потом второй. И потом еще не раз приходил. Может, тогда у него и появились чувства, а не только долг и патриотизм. В общем, все стало как-то по-другому… Даже я это понял, хотя он не очень-то был склонен раскрывать душу.