– Тут не только семена. И земля у вас особая.
– Неплохая землица, хотя ничего особенного.
– Так в чем же ваш секрет?
– Да в том, что мы каждое зернышко любим, и в землю его отправляем с любовью, и урожай собираем с нежностью. Колосок ведь тоже хочет, чтобы его любили, у него душа есть, и она на любовь откликается.
– Правда ваша! – воскликнул Иаков. – Я в деревне вырос. Крестьянский сын. Так ведь не все крестьяне это понимают, а потом жалуются, что хлеба тощие уродились: и земля, дескать, плохая, и удобрений не хватает, и плуги примитивные. А зернышко надо ладонями согреть, колосок надо любовью удобрить, тогда дело-то и пойдёт. А у ваших соседей хлеба такие же?
– У нас нет соседей.
– А я думал, вы на краю деревни живёте.
– Здесь нет деревни. Это хутор, – довольно равнодушно сказал хозяин.
– Раньше деревня была, – вмешалась в разговор хозяйка. – Дворов тридцать. Что твой улей. И народу, как пчел. Но пчела по делу жужжит, а человек не по делу. Не ладилось у нас с соседями, не любили они нас. Да и мы их не очень. Они самогонку сильно любили, а мой к этому равнодушен. У них как праздник, так вдоль деревни стол ставят, самогонки нанесут, напьются до беспамятства, песни орут. Передерутся ещё. Что за радость, до сих пор не пойму. Мой к ним на праздники никогда не ходил. Так они обижаться стали. Ты, говорят, единоличник, ты людей не уважаешь. А он, если праздник, лучше с детишками поиграет. А соседи напьются, как свиньи, и их уважать надо. Не понятно только за что. Потом ещё завидовать нам стали. У нас и хлеба лучше растут, и скотина упитаннее, и доится лучше. Нам говорят, колдуете вы. Нашли колдунов. Ко всему надо с любовью относиться, вот и всё колдовство. Коровушкам нашим как в глаза посмотрю, так, кажется, последний свой хлеб им отдала бы. Коровушка это чувствует, она отблагодарит. А у соседей глаза завидущие. У нас как-то одна корова заболела да померла, так на всю деревню радость была. Ходили, ухмылялись. Только на следующий день из деревни сразу несколько домов исчезли. Не сгорели, нет, просто в воздухе растаяли. Ну тогда оставшиеся соседи нас совсем возненавидели, думали, это всё наше колдовство, а мы и сами ничего не поняли. Потом было посреди ночи скотный двор у нас пытались поджечь. Мой-то вовремя проснулся, словно его толкнуло что. Накостылял этим дуракам. Он сильный. А они убежали с проклятиями, как будто не они нас поджечь пытались, а мы им что-то плохое сделали. Поутру смотрим: полдеревни как корова языком слизнула. Оставшиеся после этого к нам вообще боялись подходить, только искоса поглядывали, злобно так. А мы никогда им зла не желали, да в общем-то и ничего мы им не желали, просто не нужны они нам были, вот и всё. Они сами по себе жили, а мы сами по себе. Хотя, конечно, неприятно было, когда на нас злобиться начали. Не понятно, главное, за что. Но мы на них всё равно не злились, просто души окончательно от них затворили. Потом оставшиеся дома начали один за другим исчезать, и вот мы остались одни. Теперь хорошо. Никто нам не завидует, никто зла не желает, никто по пьянке песен не орёт. Живи да радуйся.
Северин вырос в деревне и хотя крестьянином не был, но крестьянскую породу знал хорошо. Сейчас перед ним сидели самые типичные крестьяне, и вместе с тем они были совершенно нетипичными. Он не мог понять этого парадокса. Хозяин немного хмурый, хотя вполне доброжелательный, гостеприимный, хозяйка к тому же очень улыбчивая, по всему видно – добрая. Чем же они так отличаются от обычных крестьян? И вдруг Северин понял: в них нет веселья, они слишком серьёзны. Для таких людей необходимость веселиться вместе со всей деревней должна быть страшнее любого наказания. А ведь деревня живёт большой семьёй, здесь слово «единоличник» звучит страшнее самого последнего ругательства. Таких, как эта семья, в деревне обычно не любят. И не потому что завидуют исправности их хозяйства, хотя не без этого, а потому что они «какие-то не родные». Северин ещё раз внимательно глянул в глаза хозяину и хозяйке, почувствовав, что словно натолкнулся на стену. В свой мир они никого не пустят, и никакой другой мир им не интересен. Они никогда не относились к односельчанам плохо, они никак к ним не относились. Такие люди никогда не тратят силы души на презрение к окружающим, они их просто не видят в упор. Вот и исчезли отсюда все соседи, потому что по большому счёту соседи для этих людей и раньше не существовали. Было в этом что-то пугающее, даже зловещее, но, если разобраться, то, может быть, и нет в этом ничего плохого?
Одни любят жить посреди толпы, они могут быть счастливы, только если вокруг них постоянно крутиться множество людей. Другие совершенно не переносят человеческого мельтешения, им хорошо только тогда, когда вырвутся из людской круговерти. Одно другого не хуже, просто люди разные. Кто-то хочет чувствовать себя частицей огромного мира, а кому-то это совсем не надо, и они создают для себя свой маленький мирок, за пределами которого их не просто ничего не интересует, там для них вообще ничего не существует. Но почему бы и нет, если души у этих людей такие? В слове «единоличник» на самом деле нет ничего плохого, но в деревне это слово всегда будет ругательством, если не проклятием. Деревня это и есть мир, но не все способны в этом мире жить. А эти люди – прирождённые крестьяне, но совершенно не способные жить в деревне. Ну так вот они и оказались на хуторе. У Бога для каждого есть вариант. Интересно, как они относятся к своим детям? Может быть, они так же никогда не вырастут, как маленькая дочка у бабушки Эрлеберта? Тот мирок принадлежит исключительно молодой старушке, а этот? Мысли Северина прервал вопрос Иакова, обращённый к хозяину:
– А гости у вас тут часто бывают?
– У нас не бывает гостей. Вы – первые. В пустынных местах гостеприимство – закон. Но, если честно, гости нам не особо нужны.
– А старшая дочь у вас уже совсем невеста.
– Ну не невеста ещё, – по-прежнему спокойно, но уже довольно жёстко отрезал хозяин.
– Но ведь вот-вот.
– Ты к чему клонишь, парень? – спросил хозяин уже совсем сурово.
– А вот к чему… – начал речь ни сколько не смутившийся Иаков. – Земли у вас тут, я посмотрел, очень много, вам столько не вспахать. Чтобы вы сказали, если бы я поставил себе дом ближе к лесу и стал бы пахать землю, которая всё равно пустует?
– Ничего не сказал бы. Запретить не могу. Эту землю нам Бог подарил, она не наша. Если Бог отдаст часть той земли кому-то другому, например, тебе, спорить не стану. Не привык Бога гневить.
– Но не обрадуетесь?
ebooksa