– Христос… Я так хотел его понять…
– Нет, вы просто хотели самовыразиться, но в итоге даже самого себя понять не смогли, а Христа вы и не пытались понять.
– Да причем тут… Робер, я был рождён обреченным на отчаяние. Я не мог не писать, потому что в этом моя сущность, единственный возможный для меня способ существования. При этом я не мог писать о том, о чем хотел читать мир идиотов, я мог выражать только то, что жило и пело в моей душе. А мир не мог принять того, что я пишу, потому что ему ничего такого не надо. И то, что мир растоптал моё сердце было совершенно неизбежно, мир не мог отреагировать иначе на содержание моей души. Но сердце художника сверхчувствительно, любое неосторожное прикосновение к нему, пусть даже самое лёгкое, уже вызывает боль. А если на него обрушивается град ударов, боль бывает такая, что в глазах темнеет. Человек в таком состоянии может думать лишь о том, чтобы избавиться от боли, спрятаться от мира так, чтобы он не мог его достать. Мир неизбежно свёлся для меня к моей сиятельной Донне, единственному человеку, который не причинял мне боль. Я просто не мог не оказаться здесь с ней вдвоём. А потом выяснилось, что моя Донна на самом деле пустышка, и творчества здесь никакого нет. Я так мечтал о покое, но он обернулся пустотой. Писать-то не о чем. Когда сердце перестало кровоточить вдруг выяснилось, что оно ничего не рождает. Представьте себе человека, который выковыривает у себя из носа козявки, бесконечно их описывает, и вы получите мой портрет. Теперь я узнал, что такое настоящее отчаяние, из которого нет уже совсем никакого выхода. Но всё было предопределено. Ничего не могло быть иначе. В чем я не прав?
– Вы безусловно правы в том, что были обречены на боль, такова судьба настоящего художника. Но вы не были обречены на отчаяние, с этим вы уже сами постарались. Ваша беда в том, что вы никогда, ничем и никем не интересовались, кроме самого себя. Когда-то вы описывали собственную боль, ну а теперь собственные козявки. Если бы вы по-настоящему любили кого-то или что-то, это стало бы для вас спасением. Тот, кто готов принять в свою душу чужую боль, уже не так обострённо переживает собственную. Если бы вы по-настоящему любили хотя бы свою Донну, это уже стало бы для вас спасением.
– Да было бы там что любить.
– О том и речь, что вы так чувствуете, но на это вы отнюдь не были обречены. Сначала вы любили её восхищение вами, потом вы поняли, что это восхищение ничего не стоит, и она сразу же стала вам не интересна. А вы когда-нибудь пытались увидеть в ней самостоятельную личность, источник собственного света, а не только отражение вашего сияния? Устав от её восторгов, вы тут же объявили её примитивной и пустой. Но ведь так не бывает. Каждая человеческая душа, может быть, и не слишком богатая, и не очень глубокая, всё же чрезвычайно интересна. Вы говорили, что она играет на флейте. Вам нравится, как она играет?
– У неё в общем-то неплохо получается. Она даже сочиняет свои небольшие пьесы.
– Но вы никогда не относились к её творчеству всерьёз?
– Да о чём там говорить. Женское рукоделие.
– А если вслушаться? Может быть, её пьесы и не шедевры, но в этих звуках – её душа. Знаете что, Мастер, постарайтесь целый месяц не думать о себе, и думать только о ней. Слушайте и обсуждайте её музыку, поговорите с ней о её детстве, задумайтесь посерьёзнее о той жертве, которую она принесла. Представьте себя художником, который хочет написать её портрет, но думайте не о том, чтобы написать лучший в мире портрет, а о том, чтобы как можно глубже отразить её внутреннее содержание. Пусть это довольно простенькое содержание, но тем интереснее будет работа. Хватит уже дарить себя ей. Подарите её себе. И тогда вас станет двое. И вы, может быть, напишите хороший роман о своей сиятельной Донне. А может быть, вы целую вечность будете писать этот роман. А она будет писать о вас музыку.
– Вы думаете, ещё не поздно? Мне казалось, что я уже в аду.
– Не знаю. Но у вас нет другого выхода, кроме как полюбить Донну. Я не могу вам в этом помочь. Но Бог поможет, если вы к Нему искренне обратитесь. Если не будете молиться, вам точно конец. У вас тут Библия есть?
– Разумеется.
– Читаете?
– Листаю, когда нужны цитаты для моих книг.
– Знаете, в чем ваша главная беда, Мастер? Бог всегда был для вас лишь игрушкой в ваших интеллектуальных построениях. Вы никогда не пытались постичь совершенство Христа, не пытались приблизиться к Нему. Ваши мудрования о Нём всегда были для вас дороже Его самого. Знаете девиз храмовников? «Не нам, Господи, не нам, но Имени Твоему дай славу». Если бы все писатели руководствовались этим девизом, если бы стремились не к своей славе, а к славе Божией…
– Бессмысленная чернь всё равно топтала бы их сердца на площадях.
– Конечно. Но если бы вы писали для этой «бессмысленной черни», если бы постарались её полюбить…
– И всё равно бы топтали. Стало бы только больнее.
– Наверное. Но появился бы смысл. Предложи людям не образцы своего суемудрия, а Божью правду, и ты по крайней мере будешь знать, зачем страдаешь. Будет по-прежнему больно, но отчаяния уже не будет.
ebooksa