Христианум Империум, или Ариэля больше нет. Том III

22
18
20
22
24
26
28
30

– Не выгонят, – Северин тоже рассмеялся. – Сержант видел, как я беру флягу в телеге. Я молча показал ему в вашу сторону, а он молча кивнул и даже улыбнулся.

– Ну давай выпьем, а то что-то не спится.

– Вот и мне не спится. Сегодня вы поставили меня в крайне неловкое положение. Рыцарь должен стоять на защите своего принца, должен оберегать его жизнь. За это принц может щедро наградить рыцаря. Но если принц спасает рыцаря, это уже ни в какие ворота не лезет. Последствия совершенно непонятны. Ведь рыцарь ничем не может отблагодарить принца. Рыцарь ничего не может предложить, кроме верной службы, а он и без того должен верно служить трону. Это само собой разумеется. Что ещё есть у меня, кроме верности? Я мог бы предложить вам дружбу, но ведь вы ни в чьей дружбе не нуждаетесь.

Северин сделал из фляги несколько глотков и протянул флягу принцу. Тот тоже сделал один глоток и неожиданно сказал:

– Я очень нуждаюсь в дружбе, Северин. Но не уверен, что это для меня доступно. Твоё предложение очень смутило меня.

– Смотрите, ваше высочество. Сын кузнеца два раза дружбу предлагать не станет.

Эрлеберт сдержанно улыбнулся, потом серьёзно и внимательно посмотрел в глаза Северина. Они сделали ещё несколько глотков из фляги и некоторое время молчали. Наконец Эрлеберт спросил:

– Кого ты видишь перед собой, Северин? Мальчика из сказки?

– Ну… примерно так.

– Вот и все так же. Настоящее положение наследника престола никто не может понять, потому что наследник всегда один. Равных мне по положению нет и быть не может. А дружба предполагает равенство.

– Но ведь ты никогда не был надменным, никогда не подчеркивал своё превосходство.

– И слава Богу. Но я не об этом. Дело не в том, что я выше других. Дело в том, что я один. Если бы на всю империю остался всего один кузнец, он оказался бы точно в таком же положении. Никому о своих проблемах не расскажешь, потому что никто их не поймёт. Никто не разделит твоих радостей и огорчений, потому что ни у кого нет хотя бы примерно таких же. Жизнь наследника не похожа на сказку, уверяю тебя.

– Только не говори мне, что она похожа на кошмар.

– Дело опять же не в этом. В моей жизни радостей не меньше, чем в твоей, но твою радость могут понять если не все, то очень многие, а мою радость не поймёт и не разделит никто. Чем я по-твоему отличаюсь от других? Я питаюсь и одеваюсь так же, как вы, живу в таких же условиях. И, уверяю тебя, в доме отца императора никогда не питались и не одевались лучше, чем в орденсбурге. Никаких деликатесов я в жизни не пробовал, никакой роскоши никогда не знал. Дом императора, в котором я вырос, очень маленький и тесный, в орденсбурге куда просторнее. Я привык к таким же условиям, как и все, и в этом моя жизнь ничем не отличается от вашей. Единственное, чем я от вас отличаюсь, это то, что я единственный несвободный человек во всей империи. И это делает мою жизнь не похожей ни на одну другую. Все люди могут выбирать, а я никогда не имел такой возможности. Я прикован к своему предназначению стальной цепью и не могу сделать шага ни вправо, ни влево.

– А я думал, что всё наоборот: император делает, что захочет, он единственный человек во всей империи, чья воля ничем не ограничена. И наследника готовят к тому же: проявлять ничем не ограниченную волю.

– Император никогда не может делать то, что захочет. Он обязан делать только то, что на благо империи. Император захочет кого-нибудь казнить, но помилует. Потом захочет кого-нибудь помиловать, но казнит. То, что он хочет – это одно, а то, что он должен – это другое. Император – раб трона. Отец во всяком случае полжизни прожил свободным человеком, направляя коня куда захочет. Он мог служить в Ордене, а мог подать в отставку, мог жениться, а мог и не жениться, мог жить в пустыне, а мог в столице, мог отправиться во внешний мир, а мог и отказаться. Даже, когда он узнал, что принадлежит к династии Меровингов, он мог скрыть это от всех, это он сам решал. Но когда он решил открыть тайну своего происхождения, это было последним в его жизни самостоятельным решением. С этого момента он уже не принадлежал себе, его жизнь оказалась полностью подчинена долгу. А я уже родился несвободным, что это такое, даже моему отцу трудно понять. Я никогда не имел возможности выбирать свой жизненный путь. Жениться или не жениться – не я решаю. Быть рыцарем или не быть рыцарем – не я решаю. Изучать науки или пренебречь ими – не я решаю. Я вообще ничего не решаю, и никогда не решал, и никогда не смогу решать.

– Но ведь у каждого человека есть свой долг, каждый подчиняется его требованиям.

– Да в том-то всё и дело, что каждый человек сам решает, в чем именно его долг, а я никогда не мог этого решать. Мой долг был предопределён ещё в утробе матери. Обычный человек сначала принимает решение, а потом принимает его последствия, включая не самые приятные. А я никогда не принимал решения стать принцем, между тем, последствия наступили уже в колыбели. Я даже мечтать ни о чем не могу. Вот ты, например, мечтаешь стать рыцарем. Для тебя это очень трудно, потому что надо проломить сословную перегородку. Так ведь на то и мечта, чтобы стремится к ней, преодолевая трудности. А для меня любая мечта абсолютно лишена смысла. Рыцарем я, как принц, обязан стать, а если захочу, например, стать монахом, об этом даже думать бессмысленно. О чем я могу мечтать, Северин?

– О том, чтобы продолжить дело своего отца и принести империи максимальную пользу.

– А зачем мне об этом мечтать? Я и так на это обречен. Это та единственная дорога, по которой у меня будет возможность идти.