Миссис Марч

Миссис Марч почувствовала возбуждение от того, как легко оказалось разговорить людей, только представившись сотрудницей «Нью-Йорк таймс». Никто не просил никаких доказательств, даже визитки – их цепляла одна возможность упоминания в статье, напечатанной в «Нью-Йорк таймс». А она сама открыла бы себе дверь, как сделала Эми? Миссис Марч предположила, что открыла бы. Она представила, как сидит напротив журналистки – тоже себя самой – в своей гостиной в Нью-Йорке, предлагает себе макаронс на тарелке с десертами.

– Мы не будем говорить ни о чем, о чем вы сами не хотите, – объявила она Эми, переступая через порог дома Сильвии Гибблер. – Я просто пытаюсь собрать как можно больше информации. Знаете – чтобы на самом деле написать правду. Я хочу представить максимально объективную и правдивую картину – насколько это возможно.

– Я понимаю, мэм. Я попытаюсь быть настолько объективной, насколько смогу…

– О, не беспокойтесь об этом, мисс Брайант. Это моя работа. Просто сосредоточьтесь и рассказывайте мне то, что помните. Вы уже достаточно настрадались.

Она направила на Эми свой самый искренний и сочувствующий взгляд, а у той задрожал безвольный подбородок, на глаза-бусинки навернулись слезы. Услышав слова миссис Марч, она явно начала жалеть себя.

Миссис Марч проводили в гостиную, которую она не могла не осмотреть критическим взглядом. Дом – судя по тому, что она уже успела увидеть, – был захламлен, и предметы в нем плохо сочетались друг с другом. Пятна на занавесках, немытые полы, пожелтевшие салфетки, запах плесени в воздухе. Ей страшно хотелось открыть окна.

– Прошу вас… – Эми показала на обтянутый пластиком диван, который выглядел особенно убого.

Миссис Марч быстро оглядела его перед тем, как присесть, и украдкой провела рукой по пластиковой обивке, чтобы смахнуть крошки и белую шерсть какого-то животного.

Эми расположилась на ближайшем к дивану стуле и сказала таким громким голосом, что мертвых можно было бы разбудить:

– Бабка, иди сюда, посиди с нами.

Из погруженного в тень угла гостиной словно призрак, бесшумно подтягивая ноги, появилась улыбающаяся пожилая женщина.

– Это журналистка, бабка. Она приехала из города Нью-Йорк, – сообщила Эми, почти крича. – Она хочет поговорить о Сильвии.

Миссис Марч достала из сумки блокнот и ручку. Она повторно щелкала ручкой и смотрела, как появляется и исчезает кончик стержня, появляется и исчезает. Бабка продолжала улыбаться.

– Сильвия лишилась родителей в раннем детстве, – пояснила Эми. – И с тех пор она жила с бабушкой. Бабка из Польши. Она переехала в США после того, как вышла замуж.

– Я очень вам сочувствую, такая потеря, – сказала миссис Марч, и улыбка сошла с лица пожилой женщины. Она нахмурилась, склонила голову набок и повернулась к миссис Марч левым ухом – предположительно тем, которым лучше слышала.

– Мои соболезнования! – на этот раз выкрикнула миссис Марч.

Бабка распрямила спину, насколько вообще могла, и махнула рукой, словно этим жестом хотела поблагодарить миссис Марч за соболезнования. Миссис Марч постаралась печально улыбнуться в ответ.

– Сильвия… – заговорила пожилая женщина, которая чуть ли не всю жизнь прожила в Соединенных Штатах, но, очевидно, не делала ничего, чтобы избавиться от сильного польского акцента. – Такая хорошая девочка. Но… жизнь… столько всего может случиться.

– Да, – кивнула миссис Марч, царапая какую-то белиберду у себя в блокноте и надеясь, что это сойдет за стенографирование.

– Жизнь такая. Сложная, да, но… нужно жить дальше.