Взамен разбежавшейся и израненной команды стали собирать новую. Капитан венгерских саперных войск Даниэль Гергени пытался напомнить командованию о недопустимости посылки мирных жителей для работ на передовой. Генерал-майор Уйлаки ответил ему на это: «Сейчас для нас самое важное – побыстрее закончить сооружение позиций. Если рабочих и постреляют, мы не много потеряем. Кто бы они ни были – евреи или русские, – все они наши враги. Чем больше их убьют, тем меньше будет врагов у нас».
Скоро отголоски этих слухов коснулись тех семей, что были расквартированы в «Пробуждении». Вечером Сергей Гаврилович пришел домой мрачный, делился местными новостями:
– В Сагунах всю библиотеку из школы на улицу вытрясли и подпалили. Потом по дворам прошли, у кого учебник находили, тоже отбирали, для костра. В Подгорной, говорят, театр открыли, немецкое кино крутят.
– Для чего ж нам такое кино? – удивилась Ольга.
– Так наших туда и не пускают. Культура только для культурной нации… А в Россоши, Клейст болтал, шалман открывают, контингент из местных брать надумали…
– И бабы пошли? – раскрыла рот сестра Сергей Гавриловича.
– А твои малыши с голоду пухнуть начнут, не пойдешь?
Ольга прикрыла рукой глаза, мысленно поблагодарила судьбу и брата за свою сытую жизнь.
Сергей Гаврилович тревожно заходил по комнате, дуя в настывшие руки:
– Клейст еще одно сказал: колхозы не оправдали себя и с 1 января будут ликвидированы. Немцы плануют ввести частное землевладение, с рассчитом на кулаков. Землю поделят на мужичий пол, как до революции было. На каждый десяток дворов заведут старшего – десятника. Из «лучших людей», трудяг, другими словами, сделают особые десятки, они получат лучшую землю, скотину и инвентарь, все изымут из колхозов, а чего не хватит – завезут из Германии. Немецкими косилками будем пшеницу жать. Остальным лодырям дадут право честно работать на земле вот этих вот, лучших. Весь урожай будет у нас оставаться, только крохотная доля поедет в пользу немецкого государства.
– Гладко стелет. В «лучшие»-то сам Клейст и попадет.
– Ага, староста, полицаи наши да родня ихняя.
– Еще не ясно, как весна обернется, – многозначительно вставила Ольга. – И это вся беда?
– Да нет, главную я напоследок сберег… Виктора мобилизуют в мадьярскую трудовую армию…
Ольха всплеснула руками, тихонько пустила слезу. Медков виновато объяснял:
– Полицаям удалось укрыть своих домашних от мобилизации, я рванул к Клейсту. Он мне случай припомнил, что летом уже вызволял Виктора из плена, руками развел.
Ольга, причитая, стала собирать сына в дорогу: бросила в мешок вареных картофелин, несколько луковиц, порцию сухарей. Сергей Гаврилович отдал племяннику свои крепкие ботинки.
На рассвете группу «сборщиков урожая» скучковали у совхозного правления. Матери провожали своих домашних с причитанием, не верили в благоприятный исход, по дворам еще долечивалось два десятка пораненных из первой группы.
В сопровождении мадьяр новых мобилизованных повели к Колодежному. Брели не по старому довоенному шляху, а по новой накатанной дороге, которая петляла по оврагам и дубравам. Рядом с дорогой часто попадались окопы и узкие щели. В них прятались от советской авиации маршевые батальоны, следовавшие к фронту. Виктор знал, что дорогу и укрытия возвели те самые рабочие, пригнанные из Европы. Русскую молодежь в это время эшелонами везли в Европу, а оттуда, через полконтинента, гнали этих вот подневольных рабов.
В Колодежном группу расселили по пустовавшим домам. Местных жителей, как и белогорцев, выгнали отсюда еще в июле. С наступлением сумерек людей разделили на группы по пять-семь человек, повели к Дону. С Виктором попали две женщины лет тридцати пяти, три парня его возраста и еще две девочки-подростка. Девочкам выдали серпы, всем остальным – косы.
ebooksa