Мадьяры убрали рогатку, что закрывала проход в колючей стене, предупредили через словака, сносно объяснявшегося на смеси русских и украинских слов, чтобы работники никуда не сходили с дорожки – весь луг заминирован.
Во мраке показалась серая гладь реки. Над донской поймой стояла гулкая осенняя тишь. На том берегу кто-то закашлялся. «Наверное, наш часовой», – подумал Виктор, перехватывая в руках косу.
Девочки принялись срезать серпами молодой лозняк. Женщины и парни стали уступами, как на сенокосе, резанули по старой пожелтевшей траве. Чья-то коса звякнула о камень, и тут же с левого берега ударила автоматная очередь. К ней присоединилось еще несколько стволов.
Словак подталкивал девочек и женщин к отрытым на случай обстрела окопчикам, но в них уже сидели мадьяры. Бормоча проклятия, словак нашел неглубокую промоину. Стрельба, то затихая, то вновь усиливаясь, длилась довольно долго. Ничего не успев сделать за ночь, рабочая группа вернулась в село.
Днем полагалось отсыпаться и готовить пищу из того, что повезло раздобыть. На огородах еще стояли неубранными делянки капусты, квадраты пожухлой картофельной ботвы, кое-где валялись побитые морозами помидоры. Под вечер тете Глаше, одной из тех женщин, что были размещены в доме вместе с Виктором, удалось сварить нехитрый свекольник.
В хату ввалились три мадьярских солдата. Одним оказался их вчерашний переводчик, и, судя по его смущенному виду, был он в этой компании случайно. Двое других хлопали словака по плечу, велели переводить. Говорил в основном мадьяр с грузной, затянутой ремнями тушей, получивший от сагуновцев кличку Алудни[22]. Вечерами он любил бродить по улице, крича утробным голосом это слово. За поясом его торчала ручка кожаной плети, ее хвост волочился по земле. От парней, что были в первой группе и на передовую попали уже во второй раз, приходилось слышать, как ловко орудует своим орудием это животное. Стоит во время работы распрямить спину, как ее быстро обжигает крысиный хвост плетки. Секунда, и оскал палача сменяется меланхоличным лицом, он идет, натягивая глубже шерстяной подшлемник на голову. Еще у Алудни была мерзкая привычка: по утрам он выходил на двор, не стесняясь женщин спускал штаны и с остервенением чесался. Процесс этот получил название: Алудни гоняет «партизан».
Верный прихлебатель Алудни, подхалим Юшка, только поддакивал. Было видно, как трудно словаку давалась каждая фраза. Венгерский он, видимо, понимал еще хуже, чем русский, тем более нечленораздельные выкрики пьяного Алудни. Общий смысл все же удалось уловить.
У Алудни давние счеты с русскими, оттого он такой злой и потому часто пускает свою плеть в дело. Его отец погиб от красного террора, разразившегося в Венгрии во время Гражданской войны, которую устроили большевики, а два дяди долго томились в русском плену. Алудни даже поехал в Финляндию в 1939 году, как и другие венгерские добровольцы, чтобы сражаться с большевиками и помогать сородичам отстаивать независимость.
Сегодня к венграм приехали из Белогорья их братья-финны, инструкторы по лыжному делу, чтобы формировать из венгерских солдат лыжные батальоны. Гостям необходимо оказать достойную встречу. Алудни готов похлопотать перед начальством, чтобы женщин и девушек, готовых прийти вечером в гости к финским инструкторам, освободили от ночных работ.
Когда мадьяры покинули хату, тетя Глаша не выдержала, разразилась криком:
– Да сколько же нам эта революция отрыгиваться-то будет? Когда же перестанут ей, проклятой, по глазам-то бить?
Неизвестно, нашел ли Алудни в других хатах доброволиц, но группа, в которой был Виктор, вечером вышла на работы полностью. На этот раз мадьяры и вовсе не захотели идти к берегу. Отправив с рабочей командой лишь словацкого переводчика Штефана, сами они остались за колючей «егозой». Штефан, блондин с богатырским размахом плеч, забрал косу у тети Глаши и отправил ее вместе с девочками-подростками в укрытие. Работа их вновь продлилась недолго, нарушенная стрельбой с левого берега. Парни, побросав косы, побежали к промоине, возле которой заблаговременно была выставлена высокая вешка. Штефан раздал парням сигареты, велел курить в кулак, чтобы тлеющий огонек оставался незамеченным. Видя в Штефане если не друга, то уж точно не врага, Виктор стал расспрашивать его:
– Штефан, откуда ты наш язык знаешь?
– Отец меня научил трохи. Был то вояк ческословенского збору[23]. Ехал через Сибирь, а там научил ваш язык. С детства я почул ваши слова, его речи и помятать их. Самогон, шинель, теплушка. Штыком коли! Мороз жмет!
– Так выходит, папаша твой белочех был? – спросил кто-то из ребят.
– Да, у вас называли их белочехами, – Штефан не сменил дружественного тона. – А еще мой отец ми поведал, звали чехособаками. Потом, когда я немного подрос, отец стал обучать нас со старшим братом зручности[24] каменщика. В летний сезон мы много шли по окрестностям, а живем мы под Кошице, нанимались в строители. В Михайловице, Чопе и Ужгороде живет много русин. Их язык е вельми подобны вашей. Там я тож штудовал. И в нашем плуку[25] есть русины из Угорского Подкарпатья. Они идуть сполу[26] с трансильванскими румынами в церковь, ктора зостала в этой деревне, и модляться там без князя [27].
– Штефан, скажи, а правда, что говорят немцы? – спросил Виктор, уводя разговор. – Они захватили Москву и Кавказ?
– Немцы и мадьяры брешут! – обрадовал парней словак. – Русские отстояли Москву, и война сейчас идет при Сталинграде. Немец его не може трвать[28]. Ленинград еще держится, хоть и глухо обложен. Еще в Европе идет в гору партизанское хнутие. Зважть[29] много партизан у вас на Украине и Биелоруски. Есть в Югославии и Грецку. И в моей крайне люди ходять в Татрых и там боявять с неприательом.
– Штефан, так, может, вместе рванем сейчас к нашим? – предложил кто-то из сагуновских парней. – Вон Дон переплывем – и мы у своих! Тебя наши не тронут. Мы с ребятами поручимся, расскажем, как ты нам помогал.
– Нет, друзья, то не можно. На родине мою семью могут взять ако рукоемников[30], когда туда придет справа[31], что я сдался в плен. Але можуть буть и расстреляни.
ebooksa