– Штаны на вас стеганые, добрые.
– А как же, милый? Мне ведь рожать еще.
Женщине не сразу удалось зацепиться наверху. Пару раз она скатывалась вниз с уже, казалось бы, преодоленной стенки. Кто-то наконец догадался помочь женщине, и носки ее сапог в последний раз промелькнули перед лицом Черепанова. В этот момент склоны холма осветили огненные вспышки. Итальянцы дико верещали, то ли от страха, то ли от отчаянной удали. Черепанов сначала согнулся и замер на дне, потом опрометью бросился к противоположной стенке, где осталась большая часть не успевшего переправиться отряда. Самостоятельно выбраться не было возможности, он попросту замер и стал ждать.
Стрельба и крики долго не утихали. Бой скатывался к Дону, отряд отступил. Перестали стрелять и по ту сторону рва, где схоронилась горстка бойцов. Черепанов услышал, как ко рву подошло несколько человек. Сверху донесся чужой, коверкающий слова голос:
– Руки-руки! Плен! Давай плен!
Черепанов медленно распрямился, держа ладони с растопыренными пальцами на уровне собственных ушей. Ему протянули винтовочный ремень, антабка больно стукнула по руке. Успелось подумать: «Может, это моя последняя боль».
Наверху у него отобрали карабин и вычистили карманы. Кружным путем, обогнув противотанковый ров, Черепанова привели в меловой блиндаж. Здесь дожидались своей участи десяток попавших в плен солдат, среди них и уцелевшие женщины.
Ближе к рассвету пленных вывели на улицу. Под надзором небольшого конвоя их направили во вражеский тыл. Женщинам даже предоставили крестьянские розвальни, запряженные парой низкорослых мулов. Возницы долго и недовольно что-то обсуждали между собой, жестикулируя и показывая на женщин, но в итоге успокоились и подарили им по сигарете.
За спиной занимался рассвет. Мороз придавил еще сильнее. От Дона раздался отрывистый характерный вой, услышав который однажды, уже не спутаешь ни с чем. Небо еще не разъяснилось полностью, и по его глади сновали оранжевые сполохи. Пленные на ходу оборачивались. Один из них, пряча ладони в рукавах шинели, уныло пробурчал:
– Говорил же: «катеринку» подогнали, а они: «Дурак, дурак». И кто теперь правый? Скоро нас обратно отобьют.
Конвоиры подталкивали пленных в спины, громко торопили на своем наречии. Черепанов сгибался дугой от пронизывающего холода и отчаяния.
– Тебе ротный чего наказывал, землячок? – видя состояние парня, попыталась подбодрить его женщина из хозвзвода. Черепанов перевел растерянный взгляд с носков своих валенок на женщину. – Не сутулься, – напомнила она.
Солдат чуть растянул уголки рта, схваченные морозом и нервной судорогой.
Глава 30
16 января. Мы были уже одни, в огромном море снега, покинутые всеми: русские перед нами, за нами, везде. Я ушел из Белогорья последним на заре 18 января с маленьким подразделением. Большая часть «Тридентины» была уже в Подгорном, в 40 км от Дона. Помню, что мы шли, почти бежали, часами, за нами была пустыня, с надеждой в сердце: присоединиться к нашему подразделению. К вечеру, когда появилось Подгорное, наши иллюзии пропали. Подгорное в густом дыму разгоралось. Люди с ума сошли, кричали, плакали. Колонны входили, уходили, мешались, проклинали. Немецкие, венгерские, итальянские. Колонны мужчин, санок, телег, машин. Ужасный беспорядок.
Дорога забита повозками, техникой. Очень много препятствий, дорога в сугробах, снежные заносы, а по целине, вдоль дороги, массами идут подразделения, постоянно создаются заторы <…>. Оружие выходит из строя, не выдерживая русских морозов. Замолчали заклинившие пулеметы, минометы тоже <…>. Даже мои автоматные очереди в толпу не способны остановить бегство.
Из распахнутых ворот конюшни валил густой пар. О лошадях мадьярское командование заботилось лучше, чем о людях: они создали ссыпные пункты с запасами кормов, под армейские стойла переоборудовали лучшие колхозные фермы, стены снаружи обложили навозом до самой крыши. В конюшнях было так тепло, что дневальные охотнее ночевали с лошадьми, чем в продуваемых ветрами крестьянских хатах.
У населения по осени отбирали одеяла, дерюжки, свитки, мешковину, чтобы обеспечить лошадей попонами.
Мадьярам жилось хуже лошадей. Не согревали их соломенные лапти с пучками сена, надетые поверх армейских ботинок, не согревала палинка[35], не согревали поясные и нагрудные печки с тлеющим внутри древесным углем.