Затем, опустив гитару, он сказал:
— Говори, старик, где она.
Кастро морально был приперт к стене. Самообман стал для него невозможен. Только прямым предательством он мог бы купить жизнь. Если б не пересохло у меня горло, я крикнул бы и выдал себя, чтобы спасти старика от последнего позора. Но почему-то он колебался.
— Где они? — опять закричал Мануэль.
И я услышал ответ:
— На дне морском.
Значит, в конце концов, у него достало мужества. Или вся сцена была просто разыграна, чтобы заставить их поверить в нашу гибель. Кто знает? Дальше я услышал только громкий вопль, за которым воцарилось внезапное, глубокое молчание. Оно длилось очень долго.
Бросился. По узкой крутой тропинке на противоположную сторону ложбины колыхалось пламя факелов. Затем снизу из глубины донесся голос:
— Мануэль, Мануэль, нашли —
И сверху крик Мануэля гулко раскатился среди скал.
Они долго еще перекликались. Снизу кричали, что отправляются к морскому берегу. Мануэль приказал наутро принести ему со шхуны канат. Шхуна, очевидно, уже снялась с мели. Назавтра лугареньос рассчитывали ставить паруса.
Я ожил. Ночь я провел между ложем Серафины и порогом пещеры, напрягал всю волю, чтоб не потерять рассудок в этой надежде, этой тьме, этой пытке. Ждал зари и проклинал звезды на узкой ленте неба, не желавшие погаснуть.
Голос Мануэля раздражал меня и укреплял мои силы. Бандиты совещались. Зайти ли в пещеру, узнать наверное — есть там кто-нибудь, или нет. С пещерой связаны были различные суеверья. Говорили о людях, заходивших в ее глубину и не вернувшихся больше.
Из лугареньос никто не отважился заходить вглубь дальше того места, куда достигал свет от костра. Но инглес мог зайти в глубину. Англичане не боятся демонов, потому что они сами черти. Мануэль презрительно возражал, что человеку в подобной ловушке надежда никогда не позволила бы отойти от порога. Он попробовал рассмеяться. Мне казалось, если б я мог одним прыжком очутиться среди них, суеверные трусы рассыпались бы, как сор по ветру, от одного моего взгляда. Ожидание было невыносимо. Неужели никогда не настанет день? Наконец дремота связала их голоса.
Серый луч протянулся к ложу Серафины. Он означал день — последний день страдания и, может быть, жизни. Я молча прижал губы к ее щеке. Глаза ее были открыты. Она мужественно улыбнулась, но улыбка не шла дальше губ. Ни одна черта лица не шевелилась. Я, не колеблясь, вскрыл бы вены ради нее, не будь это запретной жертвой.
День ширился. Каждую минуту он мог затмиться фигурами бандитов, я стал у порога, ожидая нападения или ухода врагов.
Среди них шли возбужденные разговоры. Опасались, что ковбои открыли их присутствие. Часто повторялось имя Карнейро, бандита, который накануне неосторожным выстрелом уложил жирную корову на одном из пастбищ дальше, в саваннах. Его ругали на чем свет стоит. Ночью со шхуны слышали конское ржанье. На прибрежном песке видели отпечатки копыт.
Всадников они очень боялись, боялись мести за вакеро, убитого Мануэлем.
— Так что же? Будем узнавать, там ли инглес — живой или мертвый? — спросил кто-то.
ebooksa