В первый раз за это утро я услышал голос Мануэля.
— Если инглес там внизу, и если он жив, то сейчас он подслушивает нас. Но, конечно, там нет никого.
— Поди, посмотри, Мануэль, — кричали бандиты.
— Давайте веревку, — ответил атаман.
Перед устьем пещеры повисла — фляжка Вильямса, привязанная своим зеленым шелковым шнуром к концу толстого корабельного каната.
Она была наполнена свежей водой. Мокрая серебряная пробка, сверкавшая на солнце, слепила мне глаза.
Судорога сжала мне горло. Я заставил себя отвернуться и бросился к Серафине.
— Дай мне руку. Мне нужна твоя помощь, — прошептал я.
Ее легкая рука легла на мой лоб.
— Мы спасены, — бессмысленно повторял я, — терпение, терпение.
И я пополз прочь от нее. Я должен здесь рассказывать правду. Пополз к фляжке с водой. Дьявольская сила тянула меня.
Я страдал от ясности своих чувств. С негодованием я видел, что позорно пойман, как рыба на удочку. Я осторожно приподнял голову, чтобы взглянуть на приманку.
За порог упала тень. Я остановился. Неожиданность этой тени меня спасла. Мануэль спустился по карнизу.
Он стоял один у входа в пещеру. Пусть видят храбрецы Рио-Медио, каков их атаман. Если инглес в пещере, то он мертв. Но не единая живая душа наверху не осмелилась отправиться взглянуть на мертвое тело. Конечно. Эти кабальеро должны убивать скот. Они, как львы, должны питаться мясом. Но у них души куриц, рожденных в навозе.
Вот он, Мануэль, не боится ни света, ни теней.
Я бесшумно отошел прочь вглубь пещеры.
Что заставило его спуститься? Тщеславие. Страх перед О’Брайеном. Судья не поверил бы в проделку с бутылкой. Верил ли он сам? Казалось, он врос в порог.
Осмелится ли он пойти исследовать дальше? Однажды он убил здесь человека, но тогда он не был один.
— Никого, — тихо сказал он, сделал несколько шагов и сел на камень около золы. По его движеньям я видел, что он делит беспокойное внимание между глубиной пещеры и ее порогом. Я разобрал слова: "Я тут в большей безопасности, чем они там наверху".
— Ковбои, — пронеслось в моем мозгу.