Эти люди, видимо, наслаждались остроумием, проницательностью и тонкостью своих подозрений.
— Кастро, — сказал я в отчаянии и тут же прикусил язык.
Он мог в любой момент начать ругаться по-испански и вызвать этим град пуль, а свинец — я помнил — слишком слеп.
— Нечего ждать от этих людей. Нам не попасть на борт.
— Да, видно, без помощи Мануэля — не попасть. Вот вам и ваши великодушные соотечественники.
Вдруг Серафина спокойно сказала:
— Они правы, в этих краях подозрительность необходима.
На корабле опять заговорили: "Там в самом деле женщина. Женский голос…"
С новой надеждой, я крикнул:
— Да, да, с нами женщина.
— Так, но куда же вы едете? — возразил голос.
Я почувствовал в волосах поднимающийся ветер.
— Мы бежали, чтобы повенчаться, — крикнул я.
— Ошиблись лавочкой, — был грубый ответ. — Ступайте в церковь.
Я опять попробовал крикнуть, но голос мой затерялся в суматохе: они торопились использовать каждый вздох ветра. Минута — и глаза мои уже не различали в тумане корабля.
Мы были покинуты, более одинокие, чем раньше.
Только съежившийся диск месяца висел над нашими головами.
Унылое молчание. Казалось, прошла целая вечность, когда Томас Кастро вдруг сказал:
— Слушай!
Слова был излишни. Мануэль, несомненно, заблудился, но корабль плыл прямо в середину флотилии. Внезапно поднявшийся гул как-то сразу улегся.