Отбор женихов, или Эльф тяжелого поведения

22
18
20
22
24
26
28
30

Лионель!

Руки задрожали.

Эдриэл вскочил с постели и пошатнулся: в висках кольнуло болью, перед глазами поплыло.

Его сын. Не может быть. Так изменился. Вырос. Возмужал.

Эдриэл хотел к нему рвануть. Сжать в объятиях. Стиснуть до хруста в рёбрах, чтобы почувствовать, поверить в его реальность, но…

Но.

Лионель смотрел брезгливо. И трудно было понять, чего в его взгляде больше, — радости или презрения?

— Ты… ты же… мёртв…

Когда Эдриэл уходил на войну, сыну было шестнадцать. Он оставил Лионеля в лесном дворце, несмотря на горячие возражения. Не позволил рисковать собой, как это делали его сверстники. Строго-настрого запретил. И был прав. Молодых, неопытных косило пачками.

Три века прошло. Слёзы высохли, Лионель смирился с потерей и, возможно, предпочёл бы сохранить в памяти светлый образ отца-героя. Образ отважного воина, отдавшего жизнь за свой народ, а не мужчины в бордельных тряпках.

Неужели правда?

Лионель хотел гордиться мёртвым отцом, а не стыдиться живого? Считал, что Эдриэлу следовало отправиться в вечное путешествие к звёздам, а не влачить позорное существование общей подстилки?

Плечи Эдриэла окаменели. Раскрыть сыну объятия он не решился.

— Как видишь, жив.

Не так должна была выглядеть эта встреча. Не так смотрят на воскресших родных, которых успели оплакать.

Лионель потрясённо молчал, и Эдриэлу оставалось только продолжить, если, конечно, он не желал и дальше давиться тишиной.

— Плен. Меня взяли в плен. Подобрали полумёртвого на поле боя. Вытащили из-под горы трупов. Доспехи у меня были обычные, ничего не говорящие о статусе владельца. И лицо — всё в крови и шрамах. Тогда меня не узнал бы даже ты.

— Я ничего не понимаю, — прошептала Элада.

Сын тяжело привалился к дверному косяку.

— Я был в бреду. Горел в лихорадке. Плохо себя осознавал. Какая-то добрая душа вылечила меня, вернула с того света. Я помню военный шатёр, забитый ранеными. Запах крови, крики днём и ночью. Тучи мух. Всё как в тумане.