Смертельный рейс

– Благодарю вас, подполковник. – Сосновский поднялся. – Я прошу об одном небольшом одолжении: Антон Перегудов, с которым я переходил границу… не были бы вы так любезны оставить его при мне? Он знает город, знает людей. Да и в бытовом плане он может оказать мне неоценимую помощь.

– Да, безусловно! Вас проводит один из нижних чинов. Отдыхайте, Михаил Юрьевич. Мы с вами еще встретимся.

Белоцерковский церемонно, заглядывая в глаза, пожал гостю руку. Сосновский ответил простым твердым рукопожатием.

Было о чем подумать. Странный разговор, странная ситуация. Каково здесь истинное положение дел? И кто конкретно хотел видеть его в Харбине, кто хотел этого контакта? Кто, черт возьми, отправлял в Советский Союз диверсионные группы, пытаясь сорвать перегон самолетов по маршруту Алсиба?

Выйдя из здания в сопровождении молодцеватого широкоплечего усача с немного кривыми ногами, Сосновский осмотрелся. В самом деле, архитектура, вывески, да и лица вокруг – преимущественно русские. Китайцев почти нет. Его сопровождающий в начищенных сапогах, в сером пиджаке поверх подпоясанной косоворотки, терпеливо ждал. Наконец Михаил кивнул: пошли!

Легковой автомобиль, стоявший напротив входа в дамское ателье, тронулся, как только Сосновский пошел вдоль улицы. Молодая женщина с крупным носом и насмешливыми глазами прикладывала к глазам театральный бинокль, разглядывая Сосновского.

– Ну что? – спросил мужчина в кепке с большим козырьком, сидевший за рулем.

– Выправка не военная, – ответила женщина. – Военную форму он никогда не носил. Но манеры вполне аристократические. И все же он не дворянин. Скорее всего, просто хорошее образование и воспитание. А это кто?

Водитель притормозил и посмотрел на мужчину, который подошел к Сосновскому и его спутнику. Небрежно выбив папиросу из серебряного портсигара, водитель прикурил от спички и бросил ее в окно.

– Никто, – выпустив струю дыма, ответил он. – Это, мадам Шереметьева, некто Андрон Перегудов – бывший гимназист, участник Ледяного похода. Был вольноопределяющимся в Добровольческой армии, потом подпрапорщиком у Каппеля. Здесь после окончания обучения получил погоны прапорщика. Хороший исполнитель, не больше. Забросили в Советскую Россию. Теперь вот вернулся с вашим подопечным. Темная, кстати, история. Его сопровождали двое, но один погиб в стычке с пограничниками.

– Хорошо, поехали за ними.

Полковника Икэду редко видели в военной форме. Чаще всего он появлялся в черном костюме. В руках всегда держал буковую трость. Поговаривали, что в этой трости спрятан тонкий и очень острый меч. Черный котелок и очки в тонкой оправе делали его похожим на школьного учителя. Но стоило лишь на миг столкнуться с этим человеком взглядом, как сразу становилось понятно, что перед вами жестокий и непреклонный человек. И убить ему так же просто, как сбить концом трости цветок чертополоха.

– Господин Родзаевский! – Японец закрыл за собой дверь, и сразу в кабинете стало тихо.

Родзаевский поднялся со стула и, как было принято у японцев, чуть склонился в приветствии. Полковник прошелся по кабинету, взял со стола картонную табличку с надписью «Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской империи», покрутил ее в руках и небрежно бросил на стол. Сев на стул напротив Родзаевского, японец положил ногу на ногу, дождался, пока хозяин кабинета тоже сядет, и почти чисто заговорил по-русски, лишь произнося «эр» вместе «эл»:

– Вы, Константин Врадимирович, обо всех эмигрантах сообщаете, всех регистрируете?

– Увы, господин Икэду, мы не наделены полицейскими функциями, – развел руками Родзаевский. – Кто приходит к нам, тех и регистрируем, тем и помогаем устроиться.

– Мне кажется, что вам средует прояврять борьше инициативы. – Японец покачал головой и для большей убедительности постучал по полу концом трости.

Родзаевский вспомнил рассказы о мифическом клинке в этой трости, и ему сделалось неприятно. Как и все время с тех пор, как в Маньчжурии появились японцы. Хотелось большего уважения к себе, к своей идеологии. Но японцам было наплевать на европейцев. Они чаще запрещали и отказывали, чем шли навстречу и пытались понять. Вот и сейчас разговор начался с претензий и фактически запугивания. Обезьяна узкоглазая!

– Вы, господин Родзаевский, доржны быть брагодарны оккупационному командованию, что вас не арестовари, а разрешири остаться в городе. Деятерьность вашей фашистской партии мы запретири, но вы на свободе, вы можете встречаться с рюдьми. Жить! Я думаю, вам надо познакомиться с одним черовеком, который прибыр из Советского Союза по приграшению ваших соотечественников из Воинского союза. Тоже, кстати, нами запрещенного. Вы меня понимаете?

– Безусловно, я учту ваши пожелания, господин Икэду! – кивнул Родзиевский.