– Здравствуй, мой мальчик, – тихо произнес учитель и обнял Кнудсена. – Я не ждал тебя сегодня и очень беспокоился. Кто твои друзья, с которыми ты пришел ко мне?
– Познакомьтесь, учитель. – Виттар обернулся и подозвал своих спутников. – Это русские – Виктор и Михаил.
– Ну что же, если это твои друзья, тогда они желанные гости в моем доме.
– А что вам не спится? – улыбнулся Сосновский. – В вашем возрасте надо много отдыхать.
– Старики всегда плохо спят, – усмехнулся учитель. – Им слишком много приходится носить на душе.
Трапеза была скудной, да и больше сейчас хотелось не есть, а спать. Просто упасть, где стоишь, и уснуть. Понимая, что Кнудсена и его товарищей к нему привели дела, учитель удалился к себе, оставив гостей вместе с немцем, который прятался здесь, в винном погребе.
Буторин молчал, ломая козий сыр и откусывая хлеб. Он не смотрел на ученого и не участвовал в разговоре. Странное состояние, когда ты достиг цели, и теперь все или окончательно позади, или опять рухнет, и ты снова начнешь долгий путь вперед.
Венге мог отказаться ехать в Советский Союз. Просто отказаться, не вдаваясь в объяснения причин. И что тогда? Бить по голове, вязать и тащить на себе через границу к фронту или ждать на берегу подводную лодку, кормить пленника с ложечки, а потом грести по ледяному ночному морю к своим. Буторин понимал, что задачу на этом этапе лучше других решит только Сосновский. У него и отличное знание немецкого языка, и опыт разведчика-закордонника, и точное понимание немецкого менталитета.
А Михаил грел ладони о большую глиняную кружку с чаем и с улыбкой смотрел на немца. Он слушал, как Кнудсен рассказывал своему другу о событиях последних дней, как тот побывал в гестапо. Венге иногда посматривал на русских, не выдавая своего интереса.
– Замерзли, Клаус? – спросил вдруг Сосновский, глядя, как немец украдкой почесывает руки и шею. Частое явление – реакция кожи на холод.
– Да, там, в подвале, – не курорт, – кивнул ученый. – Но я согласен сидеть и мерзнуть, но никогда не буду работать на нацистов, на их убийственную политику мирового господства.
– Правильно, правильно, – закивал Сосновский. – У человека должна быть свобода воли. Человек должен добровольно и осознанно делать свой выбор в жизни. Тогда он будет искренним и правильным. Виттар говорил вам, что немцы дважды наведывались сюда? Вам повезло, что они не проводили обысков, не перевернули здесь все вверх дном. Они искали и Кнудсена и вас.
– Да, я знаю, – кивнул ученый. – Я давно предлагал уйти отсюда, чтобы не доставлять неприятностей хозяину. Я слишком опасный гость.
– Мы заберем тебя сегодня, – вставил Кнудсен. – Заберемся в такое место, где тебя никто не найдет. Здесь действительно стало слишком опасно. Гестапо активизировалось, в подполье оказались предатели. Я чудом уцелел благодаря русским друзьям.
Мотоцикл завяз в рыхлом снегу. Он бешено вращал задним колесом, разбрасывая снег, его водило из стороны в сторону, но вперед он никак не хотел ехать. Коган соскочил с заднего седла в сугроб и уперся в мотоцикл руками. Лунд кивнул и стал плавно добавлять обороты. Тяжелая машина медленно пошла вперед, разгребая снег передним колесом.
Коган упирался ногами в снег, скользил, но упрямо делал свое дело. Это было наслаждением: когда ты закоченевший от долгой езды на ветру вдруг начинаешь делать физическую работу и согреваешься, даже покрываешься испариной. И – тепло по всему телу.
Лунд выехал на относительно чистое место и остановился.
– Машина должна остыть, – заявил он и заглушил мотоцикл. – Уже немного осталось. На морозе мотор быстро остынет, минут через пятнадцать тронемся снова.
– Неплохо бы осмотреться, куда поедем, – предложил Коган. – Мы ведь уже почти на берегу озера. Мне кажется, если немцы устроили здесь засаду, могли нас услышать.
Борис бросил один автомат Хеварду, и они двинулись через лес к озеру. Здесь, на высоком залесенном берегу, снега было меньше. Высокие ели с мощными лапами, опускающимися до самой земли, величественно возносились вершинами в небо. Казалось, человек в этом лесу – всего лишь ничтожная букашка, муравей в дебрях.