Царская дочь

22
18
20
22
24
26
28
30

Что-то надорвалось в ней, когда она поняла, что вместо сына ей подсунули мертвого младенца. Когда соседка, глядя ей прямо в глаза, наотрез отказалась в этом признаться, хотя Лидия молила ее о помощи, сходила с ума от отчаяния.

Лидия всегда умела принимать удары судьбы. Она ушла от родителей, чтобы сберечь их от позора. Произвела на свет царского ребенка. Начала новую жизнь, тяжело работала и никогда не жаловалась.

Но всему наступает предел.

У нее отняли дитя, так вероломно, как только можно вообразить. Если бы не Зиссель, она задохнулась бы в этой лжи. Сошла бы с ума. Покончила бы с жизнью.

Менахем должен вернуться к ней! Он – ее сын!

Да, теперь он разодет в пух и прах, на шее – ценный амулет. Со временем его обучат искусству воевать, у него будут слуги и лошади. Но что с того? Он станет одним из тех, кто сечет изможденного раба? Подчиняясь царской воле, возьмет в жены девочку, которой еще рано рожать детей? Станет жестоким и беспощадным, потому что ему с детства внушали, что он лучше остальных?

Или все-таки вырастет милосердным? Ведь в нем течет кровь Каменотеса.

Лидия сидела у окна, раскачиваясь из стороны в сторону. Ей не хватало воздуха, жажда справедливости душила ее. Она зажмурилась, прижала кулаки к векам и держала их так до тех пор, пока перед глазами не поплыли пятна, красные, как кровь.

Глухая

Что ни день, приходилось царю Соломону разбирать споры, не поддающиеся разрешению.

Подданные в отчаянии бросались к его ногам с мольбами о пощаде или, причитая и заламывая руки, поведывали ему о тайных сговорах, отравлениях, убийствах и прелюбодеяниях.

Как можно рассудить по справедливости, если все вокруг лгут и жульничают? Стоит ли и пытаться? Люди недостойны справедливости. Зачем же ломать комедию? Кто-то сидит на троне и наедает себе бока, прокаженный цепляется за жизнь, хотя его тело пожирает болезнь, другие умирают в родах, от голода, истощения, ударов плетью. Откуда же эта иллюзия, хрупкая и прозрачная, словно стрекозиное крыло, что в жизни есть справедливость?

Порой царь шел в сады и играл там со львенком и обезьянами. Порой заходил в гарем и выбирал себе пару женщин, чтобы развеяться. Бывало, брал с собой кого-нибудь из узкого круга верных друзей и на несколько дней уезжал из Сиона. Свободный, несся он на своем горячем скакуне под лазурным небом и слепящим солнцем.

Он избранник единого, всемогущего бога, и престол достался ему по воле отца, царя Давида. А вовсе не из-за происков матери Вирсавии, которая, как болтали злые языки, приказала убить его сводного брата Адонию, чтобы посадить на трон Соломона, своего любимца.

По ночам, когда его одолевала бессонница, он убаюкивал себя этой утешительной ложью, а днем слышал ее от тех, кто трепетал перед ним.

Царь любил редких, красивых и опасных животных. Он любил гостей из дальних стран и жадно впитывал их традиции и наречия. Он любил вкушать доселе незнакомые ему фрукты и мясо, которого не пробовал раньше, любил простых женщин, не вовлеченных в дворцовые интриги и не слыхавших об умерщвлении Адонии.

Он любил все, что не жаловалось, не молило и не причитало. Он любил все невинное и свежее, необычное и непредсказуемое.

– Приведите ко мне целительницу, – велел он. – Девочку с птичьей лапкой. Ту, глухую.

Зиссель, с золотой цепочкой Брахи на шее, надевала одно из платьев молодой хозяйки. Вдруг в покои ворвалась царская прислужница, схватила Зиссель за руку и, уверенная, что глухой все равно не понять ее объяснений, потянула девочку за собой.

Зиссель в страхе принялась отбиваться. Браха кинулась на помощь, ухватила девочку за платье и закричала прислужнице: