— Ничего,— мальчишка стряхивает снег с рукава,— я его знаю, кучера с Калининки. Свободно может задавить.
Авакумов обращает внимание на мальчишку. Поднимает голову за подбородок, всматривается.
— Что за хлопец? Знакомый тебе, Горюнов? Сколько годков?
— Тринадцать.
— Можно на уголь ставить,— шутит Авакумов.— На уголь пойдешь?
— Нет.
— Почему нет?
— На станцию пойду.
— На электрическую? Не советую...
— Там мой отец работает, мать,— насупившись говорить мальчик.
— Все равно.— Авакумов обращается к Горюнову,— представь себе, опять «гнилой ток» дали. Так они мне все пожгут. Ты, как инженер-электрик, знаешь, что такое малая частота. А потом еще взяли в привычку совсем отключать шахты. Моя шахтерня хочет работать, а ей не дают. Жалуются мне: «Трофим Егорович, простуживаемся в лаве». Почему? Потому что без дела. Конечно, на боку полежать в погребе — и то сдохнешь, а в лаве? Дай ток — сколько угля накидают мои ребята! Для уголька одного человечьего пара недостаточно... Это же понимать нужно. Нужно немного — всего голову на плечах. Вот прошу я выделить для всего бассейна одну турбину. Сами за ней будем наблюдать, за котлами следить...
— А когда турбину остановишь, где будете ток брать?
Этот вопрос неожиданно задал мальчишка, который внимательно следил за Авакумовым и все время пытался вмешаться в разговор.
— Ишь, какой болт!— удивляется Авакумов.— Совсем не будем останавливать турбину, понял?
— Нельзя. Надо расшлаковку котлов делать. Нельзя без остановки.
— Эй, да ты, хлопец, грамотный по этому делу!— Авакумов приподнимает брови.— Как тебя зовут?
— Иваном.
— Хорошо. Иван — хорошо. Натуральное имя. А если целиком, с именем, отчеством и фамилией?
— Иван Романович Терешин.
Мы подходим уже к станции, виднеется наш вагон. Авакумов идет рядом с Горюновым и мальчиком. Когда свет фонарей падает на лицо мальчика, Трофим Егорович берет его за нос и поворачивает лицом к свету.