Говорил Авакумов. Ему предстояло решить свое несложное дело по подаче энергии шахтам, и потому он сразу же завладел всеми интересами, подчинив их себе. Сегодня я мог ближе рассмотреть этого человека — бывшего шахтера, а теперь заместителя наркома угольной промышленности. Раньше я много слышал об Авакумове, вчера встретился впервые и сегодня внимательно прислушивался к нему — к человеку, о котором никто никогда не говорил плохо.
Авакумов разделся, он сиял тремя орденами и ярко начищенными голенищами сапог. Он толст, с сочным, несколько булькающим, хрипловатым баском, с головой, покрытой удивительно белыми, какими-то снежными и мягкими волосами, из-под которых просвечивает розоватая кожа черепа. Говорят, что Трофим Егорович не так давно был черен, как смоль. В это сейчас просто трудно поверить, но когда вспоминаешь последние события, пролетевшие над нашей страной, веришь во все, тем более в седые волосы ее честных руководителей.
Глаза у Авакумова карие, немного навыкате, добрые, умные и насмешливые. Нос большой, красный. Он носит усы, которые коротко стрижет. Человек он, конечно, деловито-хитрый, знающий себе цену, иногда для пользы представленного его фигурой дела играющий в шахтерскую простоту. Придя сюда, он сел за стол справа от директора станции, но секретарь горкома, чтобы почтить Авакумова, попросил пересесть в кресло, что у стола, напротив Горюнова.
— Вот уже перегоняет меня Карл Маркс,— шутливо пробурчал Авакумов, подмаргивая нам.— Ну, хозяин, пришли к тебе по делу. Сразу решишь — сразу уйдем, мешать не станем. Не сразу решишь — пеняй на себя. Накурим, надышим, стулья нагреем до вспышки.
— Я слушаю, Трофим Егорович,— сказал директор, смущенно перебирая бумаги на столе.
— Что слушаешь? Шахты стоят. Посадил на ограничители. А кто будет уголь давать?
— Не справляемся, Трофим Егорович.
— Почему?— Авакумов уставился на директора и так, не спуская глаз, выслушал его объяснения о трудностях ремонта, расшлаковки топок и тому подобное. Он слушал внимательно, но, наконец, это ему, очевидно, надоело, и он перебил:
— Все ясно. Что нужно тебе?
— Слесарей и рабочих.
— Сколько слесарей?
— Пятнадцать.
— Дам.
— А рабочих?
— Не моя забота. Тут Горюнов — советская власть, он даст.
Авакумов придвинулся ближе к столу и настойчиво убеждал выделить для обеспечения шахт электроэнергией турбину, которая должна была быть закреплена за бассейном.
Говоря, Авакумов изучал собеседника и, когда понял, что тот достаточно доведен до принятия положительного решения, поставил вопрос: «Выделит он теперь или нет?» Директор согласился. Авакумов улыбнулся, в черных глазах заиграла хитринка старого опытного дельца. Теперь он мог просто шутить, продолжать общую беседу. Он сделал свое дело, из-за которого он пришел сюда.
Я понял, что Авакумов был влюблен в свое угольное дело и для него старался во всю силу.
Директор сложил в стол какие-то бумаги, запер ящики.
— Вижу — собираешься показать нам тот товар, что мы только что купили,— пошутил Авакумов.— Турбину покажешь?