— Не буду... Посмотрел на ваш знаменитый перстень и почему-то сразу вспомнил тот наш разговор. Кстати, такие камешки тоже на Урале добываются.
— Я вот над вашим замечанием думаю. Правы, вы, Богдан Петрович,— сказал Данилин.— Видимо, и впрямь одряхлело старое поколение инженеров. Ведь то, что мы тут без малого за месяц сделали,— сказка. Только такие, как вы, молодые, не испорченные вечными сомнениями, могли на такое дело решиться, поверить в него, не отступить. Порох тут потребовался иного качества... советский порох. Уверяю вас, хотя вы и сами больше моего знаете, где-нибудь в Мичигане или графстве Кент до сих пор не представляют себе, как все это Советская власть сумела. А говорят — мы плохо организованы. Я сам, мумия с лунным камнем, не верил в нашу организацию. Вот так всегда. Нужно сразу за дело приниматься.
— Вот, вот, работа, дело для инженера самое главное.
— Пожалуй, так,— согласился Данилин.— Эх... очевидно, и в самом деле лучше будет для всех, когда мы, старая формация, вымрем...
— Не дадим умереть, лечить будем. Вот кончим Гитлера, поедем вместе с вами в Ялту. Завернем в Бахчисарай, в гости к Гирею.
— Не верится.
— Должны верить, Антон Николаевич.
К машине подошел старичок маляр с трафаретом и ведерком краски в руках. Старичок снял варежки, подул на руки и принялся украшать самолет звездами. Четыре звезды — на хвосте, на фюзеляже и на крыльях. Самолет стал солиднее и веселей. Маркированный боевыми звездами действующей Красной Армии, он стал похож на человека, только что сбросившего гражданское платье, щелкнувшего ремнем и приколовшего к шапке звездочку воина. Старик дружелюбно кивнул директору и пошагал к следующему самолету.
— Мы его называем «райвоенком»,— сказал мастер.— Ведь было замерз в эшелоне. Все стремился обратно. А теперь воскрес... Так и прошкандыбает еще годков двадцать.
— Завтра в девять тридцать. Не осрамите перед Угрюмовым и Шевкоплясом. Я у себя. В случае чего, звоните без всякого стеснения.
Угрюмов поджидал Дубенко в его кабинете, невозмутимо выслушивая горячий рассказ Шевкопляса о воздушных боях с превосходящими силами противника. Все, что касалось превосходства врага в вооружении, было упреком ему, Угрюмову, и его ум постоянно находился под каким-то напряжением. Что же еще сделать? Как поскорее выручить фронт? Какие еще требования предъявляют к ним? У противника готовится новый самолет, нужно его перекрыть! Необходимо скорее давать серийные танки, а с директором танкового — вечные споры. Надо налаживать завод реактивных снарядов — плохо с жаропрочными сплавами... И еще сотни подобных нужно... нужно...
— Завтра будет? — с ходу спросил Шевкопляс.
— А как ты думаешь, вояка?— Дубенко разделся, причесал волосы у настенного зеркала, обнаружив совершенно новые поседевшие нити.
— Думаю, должно быть.
— Ну, значит, будет по-твоему.
— Уважил старика, спасибо.
— О чем был разговор, Иван Иванович? — Дубенко уселся против Угрюмова.
— Все про то да про это. Стратегию разводим... Добре, что меня Иван Михайлович слушает. Он-то больше в молчанку играет. Уральцы народ молчаливый, не то, что мы, звонари, так?
— Не согласен,— сказал Угрюмов,— не могу обижать украинцев... Тем более, если они начинают бить врага не только на фронте, но и с тыла.
— Начинаем бить! — горячо воскликнул Шевкопляс.— Помнишь, Богдане, наши разговоры вначале? Помнишь? Конечно, кивай головой — потому что невозможно забыть те разговоры, так? Раскалили русачка до белого каления, и теперь остудить трудно, а враг будет остывать, остывать, пока не рассыплется пеплом. Читал, какие письма они домой пишут? А наши орлы? Возьми моих на Чефе! Скажи им сейчас «спишу домой» — бунт. Давай воевать, и кончено. Один день без вылетов подержишь, ходят, как больные. Чем больше на работе, тем веселей и бодрей. Честное слово, без всякой брехни. С таким народом можно разбить любого врага. Хотя прямо скажем — силен противник и опыт имеет. В первой мировой войне Людендорф на четвертом году войны сумел какой кулачище собрать! Франция и Англия зашатались! Так? Допустим, не пришлось ему свою промышленность «на попа» ставить, как нам пришлось, но у нас все трагедии в прошлом, а у него только начинаются... Хватит...— Шевкопляс взял графин. Забулькала вода в стакан.— Чего я вас агитирую? Матчасть будет — все будет.