— Отгоним, Валюнька.
— Иди, дорогой.
— Ты устала?
— Да. Спасибо, что пришел... Кланяйся всем: Рамодану, Шевкоплясу, Лобу, Ивану Михайловичу и... Белану.
Она закрыла глаза, и он увидел ее посиневшие веки.
— Открой глаза,— настойчиво попросил он.
Валя открыла глаза и улыбнулась.
— Я было испугался.— Он провел ладонью по своим глазам.— Теперь ничего...
— Передай привет Виктории,— Валя слабо пошевелила бледной кистью руки,— пора...
Он поднялся, приложился губами к ней и вышел, осторожно наступая на носки. В коридоре его встретил профессор, завел к себе в кабинет.
— Я слежу за вашей женой и прошу вас дать мне возможность ее вылечить.
— Я ничего, товарищ профессор.
— Нет... нет... все же хозяином здесь я, а не вы, дорогой Богдан Петрович.
— Простите меня.
— Ах! Ну что с вами говорить,— профессор вскинул очки на лоб,— вот все такие мужья. Имеет — не ценит, а потеряет — плачет... Идите к себе. И не забивайте себе голову пустяками. Лучше давайте скорее свои машины — ведь мы с вами давно уговорились...
XXXIX
Шевкопляс вышел из барака, потер нос, щеки и поднял глаза к термометру, покрытому, как бородой, игольчатыми наростами снега.
— Сколько? Тридцать девять? Кабы с ветерком — сжег бы, проклятый морозище, так?
— Пожалуй, так,— согласился Лоб, поднимая меховой воротник,— в такую погодку армянского коньячку... Или подполковник Лоб ничего не понимает в настоящей жизни, бр-р-р...
— Пойдем, пойдем, подполковник коньячок,— пошутил Романченок, подхватывая Лоба под локоть.— Ну и толстый ты, чертило. Разнесло на казенных харчах.