Парень с большим именем

Тансык был несказанно рад. Он передал Исатаю весь разговор с бригадиром и несколько раз похвалил его:

— Вот — хороший человек!

Потом начал агитировать казахов, живших в юрте:

— Держитесь за дорогу. Теперь самый приятный человек, который был на дороге. Кто ничего не знает про дорогу, тому не радуются, того не хотят угощать. Когда я бегал и ничего не мог сказать про дорогу, меня Аукатым выгнал из дому. Теперь он примет, зарежет барана и посадит выше всех гостей.

В тот вечер многие из казахов, думавшие убегать, переменили свое решение.

Тансыка приняли на работу. Инженер Дедов, который заносил его в ведомость на довольствие, предупредил:

— Еще раз убежишь — не являйся! И теперь зря приняли — поблажка.

Коня Тансык продал конторе и свел на конный двор. Часть денег он положил на книжку, часть израсходовал на Исатая, купил ему новый тулуп. Он не скупился потому, что хотел работать без лени и уверток. А хорошая работа, он знал, давала и хорошие деньги.

…С малых лет Николай Иванович Борискин работал по мастерским и заводам в Ленинграде, Мурманске, на Урале.

В его руках перебывало несметное множество всяких вещей, материалов, и теперь он всякую вещь берет спокойно, знает ее назначение. У него удивительные руки, они ни перед чем не опускаются. Корявые, большие, подкрашенные мазутом, прямо грабли, они бережно и ловко справляются со всяким самым тонким механизмом. Николай Иванович достаточно побывал в сложных, трудных положениях. Теперь ходит спокойно, уверенно, у него великое умение выпутываться. На всей земле он какой-то свой, домашний человек, нет у него растерянности и удивления перед новыми местами и людьми. Жил будто человек везде, со всеми, все попробовал своими руками и знает, что все подчинено рукам человека. У него большие комбинаторские способности: не хватило бензина для компрессоров — перегнул в машинах какие-то трубки, пустил на керосине; сожгли экскаваторы топливо, нечем нагонять пар — заменил его сжатым воздухом.

— У нас не Америка, где на каждом повороте мастерская, бензиновый склад, запасные части, — говорит Борискин. — И не комбинируй мы, завязли бы здесь со своими машинами.

В рабочем способность комбинировать, умение проволочкой, жестянкой заменить часто нежнейшую часть в машине Борискин ценит очень высоко.

— При наших порядках, когда в пески, в пустыню везут американские машины без запасных частей, такому рабочему цены нет.

Если б ежедневное изобретательство Борискина, которое он называет комбинированием, направить в одну точку, техника безусловно получила бы что-нибудь новое. Но Борискин не думает об этом; он исправляет текущие поломы, устраняет заминки, наставляет и учит неопытных; каждую минуту подталкивает жизнь и работу. Трудно сказать, что почетней: быть ли Эдисоном или маленьким толкачом, бригадиром, но бесспорно одно — необходимы и Эдисоны и бригадиры.

Часть третья

МАШИНИСТ

Борискин поставил Тансыка на выемку чернорабочим. Всего казахов работало человек пятьдесят; они разгружали вагонетки с породой и лопатами разравнивали породу по насыпи. Четыре часа до обеда, четыре часа после обеда.

Выемка узким коридором рассекала горный кряж. Она жила шумно и разнообразно. В самой голове стояли три компрессора. Для них были устроены камышитовые избушки, которые отапливались несравненно лучше, чем бараки и юрты рабочих, чем даже контора. Компрессоры гудели, рычали, лязгали железом. От них по скалам и утесам тянулись шланги, сетью оплетая горный кряж. По шлангам компрессоры подавали сжатый воздух в бурильные молотки.

Девять человек рабочих, каждый с бурильным молотком, и были тем отрядом, который вел первое наступление на гору. Они буравили скалы по всем направлениям, решетили их. Молотки со стуком, скрежетом и визгом, точно в ненависти и злобе, ввинчивали свои жала в твердые граниты и сланцы. Летели осколки, пыль. Молотки дрожали, встряхивали рабочих с ног до головы. Дул февральский курдай, свирепый, оголтелый. Рабочие, чтобы не быть сметенными, привязывались к скалам веревками.

Эти девять человек казались Тансыку не людьми. Крепкорукие, с пропыленной кожей, они молча и спокойно двигались вперед. Он ни разу не видел, чтобы кто-нибудь из них прикрыл лицо от ветра, съежился от холода, пожаловался на тяжесть работы.